Обожаемый интриган. За футболом по пяти материкам.
Шрифт:
* * *
Не обойтись без отступления.
Незадолго до войны на кубковый матч не то с «Темпом», не то со «Строителем» в Баку приехал московский «Локомотив».
Его вратарь Валентин Гранаткин отыграл здорово, отчет об игре в «Молодом рабочем» я назвал «Победа вратаря Гранаткина»; дальние родственники Валентина, жившие в Баку, ему эту газету послали… Когда в 61-м коллегия Спорткомитета утвердила меня в должности члена редколлегии «Советского спорта», Валентин Александрович, отличавшийся завидной памятью, бесхитростно спросил меня: «Это ты, что ли, двадцать лет назад описал одного локомотивского вратаря?», я едва заметно кивнул…
Возобновившееся знакомство постепенно переросло в товарищество, между иностранным отделом «Советского спорта» и управлением футбола установились
Но почему в час, последовавший за ошеломительным проигрышем Уругваю, вспомнил Гранаткин о разговоре в авиарейсе Лондон—Москва?
Валентин Александрович уже знал, что Москва признала выступление той нашей сборной удовлетворительным, как-никак впервые возвращались с чемпионата мира «медаленосцами», был он в приподнятом расположении духа и пригласил к себе в салон скромно отметить удачу.
Когда же мы остались вдвоем, он вынул из бокового кармана несколько фотографий и, прежде чем показать их, спросил:
— Ну, как тебе показалось судейство? Наших не давили?
— Вроде бы нет, наоборот, в матчах с венграми и итальянцами мне показалось… — ответил я, не совсем понимая, к чему клонит мэтр.
— В том-то и дело, что не показалось.
Гранаткин замолк, глянул в иллюминатор, задумался, как бы сомневаясь — говорить или не говорить, оглянулся, вблизи никого не было.
— Все дело в том, что мы постарались перенять чужой опыт. Спросили себя — что, им можно, а нам — нет? Одним словом, сделали все, чтобы обезопасить наших ребят от… — снова задумался, подыскивая слово, — нечистоплотных судей. Товарищи постарались и, как будто, с делом справились неплохо.
Три с половиной десятилетия прошло, а та сцена крепко держится в памяти. Что за фотографии хранил Гранаткин? Одна сделана на фоне ресторана «Арагви», другая — на фоне гостиницы «Москва», а третья — на фоне какого-то еще ресторана, но сюжет был общий: пока наши беседовали с гостями, в багажники «Волг» загружались ящики с надписями «Коньяк», «Водка» и «Икра».
Валентин Александрович спросил:
— Узнаешь господ?
— Нет.
— А ты внимательней приглядись.
— Судьи, что ли?
— В том-то и дело.
Снова задумался:
— Теперь все ясно?
— Далеко не все.
— Ну вот, а еще в писателях числишься, сочинителем именуешься, неужели не можешь присочинить концовку к моему рассказу?
… Вот что узнал я на высоте десяти тысяч метров, вдали от грешной земли, то ли над Бременом, то ли над Варшавой.
За несколько месяцев до открытия чемпионата мира-66 группа мудрецов из управления родимого футбола постаралась с наибольшей вероятностью определить рефери, которым будет поручено («доверено» как-то не подойдет) обслуживать игры в разных городах Великобритании. Наметив же кандидатов, стал и ломать голову как превратить этих потенциальных недругов в союзников, как расположить их, как задобрить. Насколько мне было дано понять, к «мероприятию» были подключены кадры из более серьезных управлений. Совпало: двум из трех судей, посетивших в свое время Москву, пришлось в Англии проводить наши матчи. Еще я узнал, что этих уважаемых господ приглашали в Москву якобы для участия в работе семинаров, а фотографии, оказывается, сделали для спецотчетов о финансовых тратах.
Было бы неправдой сказать, что познавшие знаменитое на весь мир московское хлебосольство подыгрывали «ребятам Гранаткина». Но они и не судили (как это делали и делают до сих пор некоторые представители некоторых западных стран) против наших.
…Тем разговорам было суждено всплыть в памяти двадцать четыре года спустя на чемпионате мира-90, проведенном в немилосердно знойной Италии.
* * *
До того, как международную политическую сцену покинул Союз Советских Социалистических Республик, покинул стеснительно, круша домашние памятники и как бы извиняясь перед мировым сообществом за содеянное, с международной спортивной арены ушла его сборная футбольная команда.
Эти ребята первый раз встретились друг с другом летом девяностого года (так можно было подумать) на последнем своем чемпионате мира. Они не понимали друг друга, будто артельщики, собранные наспех с бору по сосенке, каждый тянул свою лямку, показывая при этом, какая тяжелая обязанность быть футболистом. А на тренерской скамейке сидели люди, окосевшие от горя: знали бы, какой позор ожидает их команду, от предложений возглавить ее открестились бы без раздумий.
…Верховоды, в одночасье разрушившие великую страну, наивно полагали: вот теперь нас зауважают во всем мире, нам будут помогать и мы сможем, двигаясь по новому пути «вперед-назад», явить вся свою доблесть и мощь. В нашей слабости — наша сила! Привыкшие верить
Глава III
Прохиндей
Групповой турнир начался матчем с Румынией. Пока наши, пыхтя и отдуваясь, знакомились друг с другом, их соперники провел и несколько острых, хорошо задуманных и организованных атак. Но мячи пролетали рядом с воротами, судье это, похоже, не понравилось; улучив момент, когда Хидиятуллин сыграл рукой за пределами штрафной площадки, он назначил пенальти.
До этого вскидывали руки лишь отдельные наши игроки, привлекая всеобщее внимание к промаху товарища, давшего неточный пас или забежавшего в офсайд. А туг дружно всплеснула руками вся команда, заклиная судью изменить решение. Тот был неумолим (какой судья-дуралей сделает этот на чемпионате мира?). Ребята, державшиеся такими молодцами в домашних товарищеских встречах, оказались на поверку не в меру впечатлительными. Пока приходили в себя, в их ворота влетел второй мяч.
Надо было отыгрываться на аргентинцах. Как же, на них отыграешься! Первый мяч — в воротах СССР. Но второй-то должен быть в противоположных. Аргентинский голкипер, рассчитывая пресечь атаку, покидает свой пост, Алейников бьет в пустой угол ворот, но каким-то образом оказавшийся здесь Марадона рукой отбивает мяч с самой линии. Похоже, играть время от времени рукой становится хобби знаменитого форварда. Один раз забил рукой — гол засчитали. А вот теперь отбил рукой, и гол не засчитали.
А судья был рядом.
* * *
Эту историю я услышал в разные годы от трех московских судей. Версии отличались второстепенными деталями, главная же канва была общей. Слухи? Возможно. Но скорее всего — нет, не слухи.
— Жил-был в одной скандинавской стране некий маклер, с детства увлекавшийся футболом. Ради него был готов на все, школьные занятия пропускал, на завтраках экономил, чтобы купить себе новые бутсы, выносил на тренировки огромные авоськи, набитые мячами, часами на скамеечке просиживал, терпеливо ожидая, когда ему разрешат наконец выйти на поле. Но тренеры его энтузиазма упорно не замечали… понимали, что из этого увальня толка не получится. Парня снедала зависть. И тогда решил наш герой стать судьей. Совсем как та девочка, которая возмечтала стать учительницей только для того, чтобы выставлять двойки противным подругам, ходившим в отличницах. Вот где оценили прилежность и настойчивость: молодому человеку разрешили поначалу чудить игры районного масштаба, потом — городского и, наконец, выпустили на международную арену. Дела в его посреднической конторе шли не очень, смекалистый служитель футбольной Фемиды понял, что вторая его профессия может в определенной степени возместить финансовые потери первой. Чего-чего, а умения налаживать связи и находить общий язык с кем надо, было ему не занимать. Много ли лет прошло или не очень много, но однажды послали его проводить отборочный матч в страну, расположенную южнее и давно соскучившуюся по футбольным победам. Во время ужина к нему подсел некий интеллигентного вида господин, который в самом конце трапезы как бы между прочим назвал цифру девятьсот. Гость едва заметно опустил ресницы, несколько удивившись крупному дополнительному гонорару, в несколько раз превосходившему официальный. На следующий день провел игру с умом, хозяева выиграл и с минимальным счетом, в аэропорт его провожал знакомый интеллигентный господин, выйдя из машины скандинавский друг ощутил в боковом кармане конверт, приятно щекотавший нервы. А следующая сцена видится такой. Едва самолет набрал высоту и пассажирам разрешили отстегнуть ремни безопасности, он вышел в туалет и… обнаружил в конверте не девятьсот американских долларов (как принято между джентльменами) и даже не швейцарских франков, а девятьсот советских рублей. И будто бы поклялся обиженный в лучших чувствах законник рано или поздно рассчитаться с недостойными обманщиками. Великая цель породила великую энергию, и вот настал заветный час: его допустили к чемпионату мира. Небо услышало мольбы: «в клиенты» угодила советская команда. И что он сделал в ней в одном матче…