Обращение. Теоретические проблемы

Гольдин Валентин Евсеевич

Рейхсминистр сопротивлялся, упирался ногами в пол, как козлик, которого тащат на бойню. Зато он, в отличие от Шпеера и Бормана, пока что был живой и даже с головой на плечах.

— Узнаете? — снова спросил я.

На этот раз кто-то из генералов расхохотался, а другой в ужасе перекрестился.

— Ну-ка освободите Геббельсу рот, — потребовал я, — Пусть поучаствует в наших переговорах!

Изо рта Геббельса извлекли тряпку, но Геббельс сначала только хрипел и плевался. Лишь когда мой адъютант Брандт поднес рейхсминистру

стакан воды — Геббельс набрал воду в рот, потом выплюнул, потом схаркнул кровавой слюной, а потом заорал:

— Это не Гиммлер! Что вы стоите, тупицы? Убейте его. Это не Гиммлер! Бес вселился в нашего рейхсфюрера…

— Ну хватит, — распорядился я, — Этот способен болтать бесконечно, так что верните тряпку на место.

Геббельсу снова забили в рот тряпку, на этот раз еще глубже, а потом утащили хрипящего министра вон.

Я сурово оглядел шокированных генералов.

— Вопросы?

Вопросов не нашлось.

Заговорил Ольбрихт, но это был не вопрос, а утверждение:

— Значит, вы и правда убили Гитлера…

— Пытался убить, — перебил я, — Но увы — фюрер жив. И неизвестно где. Надо его найти и ликвидировать, это наша с вами первейшая задача.

Ольбрихт на это печально покачал головой:

— «Наша»? Вообще мы пришли сюда принять вашу капитуляцию, рейхсфюрер, а не выслушивать от вас постановку задач.

— Что? Капитуляцию? — я нервно расхохотался, — Капитуляцию? Да вы с ума сошли! Ольбрихт, друг мой, у меня мои верные ??. И каждый из моих парней готов умереть за меня и фюрера. А фюрер…

Я указал на Айзека.

— … Фюрер тоже у меня, как видите. Немцы считают фюрером его! А еще вы можете заметить, что я совершенно нетерпим, когда мне перечат. Поглядите еще раз на эти головы на столе, Ольбрихт. Вы хотите, чтобы ваша собственная башка составила компанию Борману и Шпееру, м? Или предпочитаете отправиться под арест с доктором Геббельсом?

Ольбрихт явно мучительно размышлял, на миг повисло молчание.

Потом кто-то из генералов потребовал:

— Да уберите уже со стола эту гадость! Господа, побойтесь Бога. Меня лично тошнит глядеть на Бормана рядом с колбасой.

Он, пожалуй, был прав: голова Бормана и правда откатилась от бутылки коньяка и теперь лежала рядом с тарелкой колбасной нарезки. Я был уверен, что эту колбасу никто из присутствующих теперь точно в рот не возьмет.

— Уберите, — кивнул я Гротманну.

Адъютант тут же покатил головы к краю стола, они упали в мешок, который уже держал наготове другой мой адъютант.

А Ольбрихт тем временем вышел из ступора:

— Ну ладно. Я готов выслушать ваши требования. Но после того, как вы ответите мне на один вопрос.

— Спрашивайте, — милостиво разрешил я.

— Кто вы, собственно, такой? — прямо поинтересовался Ольбрихт, — Геббельс сказал правду. Вы не Гиммлер. Вы не можете быть Гиммлером. Настоящий рейхсфюрер бы никогда не выступил против Бормана или Геббельса, про фюрера я уже даже не говорю. Так кто вы?

Вот блин. Опять этот проклятый вопрос. И я понятия не имел, что на него отвечать. Я все продумал, а вот это — нет. Само собой, утверждать что я Гиммлер будет просто глупо: никто не поверит. Эти генералы же не идиоты, а Ольбрихт вообще явно тот еще умник. Но и признаться, что я русский попаданец я не мог, эти люди же патриоты Германии.

В отличие от Бормана, который заботился только о себе любимом, эти генералы с русским попаданцем сотрудничать не будут ни при каких условиях. И о перемирии со Сталиным, если я признаюсь, тоже можно будет забыть — поняв мои истинные цели, генералы Вермахта на мир не пойдут никогда. И подчиняться русскому тоже не будут. Эти господа скорее сдохнут, эти принципиальные.

Однако пока я размышлял над ответом, меня уже избавили от необходимости отвечать.

Эрнст, тот самый генеральский адъютант, который уже пытался ранее выхватить пистолет, вдруг громко заявил:

— Господа, а какая разница Гиммлер это или не Гиммлер? Кем бы он ни был — логично его прикончить. Вместе с фальш-фюрером! Делать дело, так до конца. За Рейх! За германский народ!

Эрнст стремительным движением профессионального ковбоя выхватил из кобуры пистолет, грянул выстрел. Меня обожгло острой болью, Эрнст попал в цель. Еще до того, как мои люди вообще сообразили, что происходит — Эрнст выстрелил второй раз, теперь уже в Айзека.

Генерал от инфантерии Фридрих Ольбрихт, в реальной истории выступил против Гитлера 20 июля 1944, расстрелян в тот же день после провала заговора.

Три приказа рейхсфюрера, Берлин, 1 мая 1943 11:03

Я уставился на мою руку, всю в крови. Значит, рука. Рука это хорошо, это не сердце или голова. Я смогу выполнить мой долг даже с одной рукой!

Но боль была дикой — будто я сунул эту руку в печку.

А вот вторая пуля Эрнста угодила в бутылку коньяка на столе, бутылка разлетелась на осколки, а пуля ушла в тяжелую столешницу, застряв в ней.

Эрнст явно был отличным стрелком, вот только слишком торопился. Потому и промазал оба раза. А третьего выстрела ему сделать никто не дал, на Эрнста налетели генералы, ствол у него уже отобрали.

— Да вы с ума сошли! — орал Ольбрихт.

Айзек на всякий случай спрятался за спину Вольфа, мой адъютант Брандт уже бросился к хозяйской руке: