Обратимость
Шрифт:
– Ты лишил жизни стольких людей.
– Тогда впору бы и мне схватиться за нож, ведь чем ты лучше?
– Я сделала это случайно!
– И что? – Рувер все-таки сокращает между нами дистанцию. Я практически прилипаю спиной к холодильнику, а он лишь вальяжно поднимает с пола папку. – Категория четвертой степени? Это что, как в Уголовном Кодексе?
– Тебе смешно?
– Очень даже.
Пару раз сжимаю рукоятку ножа и вспыхиваю:
– Как ты живешь с этим?
– С чем? – он поднимает на меня свой холодный и пустой взгляд.
– Ты знаешь, с чем. Даниил, ты же погубил
– Здесь нет никакого Даниила. – Чеканя каждую букву, злится Рувер. Он отбрасывает в сторону дело и признается, - я не мог иначе. Иногда мы делаем выбор, последствий которого не ожидаем*. Вот и я не ожидал, что изменюсь.
– Но ты ведь не хотел этого.
– Какая разница? Хотел – не хотел. Я убивал, и я виновен. Может, прямо сейчас свершишь суд? – Рувер внезапно подходит ко мне так близко, что острие ножа оказывается прямо напротив его плеча. – М? Как тебе идея?
– Перестань, - мой голос дрожит, однако парень серьезен. Я сглатываю, собираюсь опустить руку вниз, как вдруг он перехватывает ее в воздухе и сильнее приближает к своему телу. – Что ты делаешь?
– Разве ты не этого хотела?
– Хватит!
– Давай, обороняйся. Ты же меня ненавидишь, ты же мечтаешь о том, чтобы я исчез из твоей жизни – такой плохой, агрессивно-импульсивный сирота. Что же тебя останавливает?
– Угомонись! – горячо восклицаю я и приподнимаю подбородок. Теперь наши лица совсем близко. Он смотрит мне в глаза, я смотрю в его, и мы не можем оторваться друг от друга по неясной нам обоим причине. Что-то проскальзывает между нами, что-то странное. Что-то такое, что сбивает с толку и обезоруживает. Я разглядываю его темную радужку, исследую густые ресницы, шрам над правой бровью, и абсолютно не понимаю, почему не могу отвести от него взгляд.
– Хочешь, я открою тебе секрет, - низким голосом спрашивает Рувер, на что я лишь медленно покачиваю головой. – Мне смерть не в тягость. Я считаю это привилегией. Жизнь ли то, что мы теперь имеем? Я бы с радостью ответил за все, что натворил и ушел туда, куда отправил близких и чужих.
– Но ведь сейчас ты не такой, правда? – с надеждой разглядываю лицо парня. – Сейчас ты изменился.
– Люди не меняются.
– Ложь.
– Не меняются, и не пытайся меня переубедить.
– Да, что с тобой? – не понимаю, с какой стати меня вообще волнует жизнь этого человека, с какой стати сердце бешено колотится в груди, а щеки вспыхивают и покрываются красными пятнами. Но сейчас, когда он стоит прямо передо мной, а я сжимаю пальцами этот отвратительный, огромный нож, касающийся своим острием его широкого, сильного плеча, мне вдруг становится по-настоящему страшно. Словно смерть этого человека и меня убьет. – Сначала ты говоришь, что тебе плевать! Теперь – что ты сожалеешь!
– Я не произносил ни того, ни другого.
– Рувер, отойди!
– Зачем?
– Ты поранишься!
– И что с того? Меня не волнуют человеческие жизни, не волнуют их чувства, эмоции, ощущения. Да, я и сам уже никогда не почувствую боли, ведь потерял так много. Так почему бы тебе просто не сделать то, ради чего ты схватилась за нож? Ведь ты считаешь, что я этого заслуживаю.
– Может, и заслуживаешь. Но не мне решать!
– Тогда решу я.
Парень делает шаг вперед, и лезвие ножа вонзается в его плечо. Рувер беззвучно стонет, порывисто притягивает меня к себе, и мы непроизвольно соприкасаемся лбами.
– Я ничего не чувствую, Аня, и никогда ничего не почувствую, - шепчет он, а я лишь в ужасе смотрю на его полузакрытые глаза и борюсь с неистовым пожаром в груди. Хочется закричать, хочется ударить его, хочется сказать, что он сошел с ума, что ему больно, что течет кровь, и что это так опасно. Но я лишь молчу. Свободной ладонью хватаюсь за его шею и, когда он открывает глаза, ощущаю нечто невообразимое. Мы так близко. Его дыхание такое горячее. Мои колени подгибаются, и лишь его рука не дает мне упасть.
– Не надо.
– Что? – я рассеянно моргаю. – Чего не надо?
Рувер не отвечает. Неожиданно выпускает меня из объятий, сжимает пальцами рукоять ножа и с силой вытаскивает его из раны. Я не знаю, что сказать, что сделать. Просто молча пялюсь на окровавленное лезвие и стараюсь ровно дышать.
– Я буду снаружи. А ты учти, что приходить сюда в одиночестве было не просто глупо. Своим поступком ты показала насколько тебе плевать не только на Риту и Сашу, но и на своего отца. – Парень пронзает меня тяжелым взглядом. – Ты ничуть не лучше меня, Аня. Нас отличает лишь одно.
– И что же?
– Я хотя бы могу это признать.
ГЛАВА ВОСЕМЬ. НАШИ ЧУВСТВА. ЧАСТЬ II.
Мы едем в машине уже около двадцати минут. Я не знаю, что сказать, а Рувер и не пытается подбросить мне тему, что безумно ему характерно. «Замкнутость»– вспоминаю я и вздыхаю. Смотрю в окно, затем на свои ладони, потом перевожу взгляд на коробку передач и к собственному ужасу замечаю на ней кровавые следы.
– Рувер, - говорю я и все-таки решаюсь поднять на него глаза, - кровь не останавливается.
– Остановится.
– Когда?
– Когда-нибудь.
Поджимаю губы и, пересилив внутри гордость, предлагаю:
– Я могу попробовать залечить рану. Это ведь не так уж и сложно, верно?
– Не надо. Мне от тебя ничего не нужно.
Не понимаю, как я могу вообще видеть в нем что-то хорошее. Это же поразительно, как талантливо он умеет притворяться нормальным человеком. Иногда даже за душу берет. Однако сейчас я вижу перед собой только холодного, равнодушного идиота, которого не волнует даже то, что его плечо кровоточит уже двадцать минут и заливает алой жидкостью весь салон его темно-серого Камри. Создается такое впечатление, будто Рувер отказывается от моей помощи из принципа. А это, по-моему, еще глупее.
– Как хочешь.
– Да, так хочу.
– Просто скажи, - слышу его протяжный вздох, но все-таки продолжаю, - в чем твоя проблема?
– На данный момент она в твоем болтливом языке.
– Ты истекаешь кровью, тебе больно! Я могу помочь. Что в этом уравнении тебе неясно?
– Знаешь, у меня всегда были проблемы с математикой.
Рычу и откидываю назад голову: хорошо, отлично, ладно. Пусть делает, что хочет. Мне плевать. Плевать!
– Ну, не злись, хвостик.
– Отвали!