Обратная сторона пути
Шрифт:
Никогда прежде, да и позже пожалуй, не видела Саша своего сдержанного, рассудительного отца в таком ужасе. И никогда не представляла, в силу своего возраста, что такое страх потерять ребенка, особенно когда он из извечного становится реальным.
Тогда она тоже испугалась. И за папу, и за себя, и собственно того, что натворила. Откуда-то вдруг пришло понимание, что идея в одночасье лишить вредную Аленку всего, чем она до сих пор могла похвалиться, не так уж и удачна. И вспомнилось, что взрослые обычно такие идеи сначала согласовывают с богами. И много чего вспомнилось такого, что в момент сладкой мести отчего-то вылетело из головы. В первую очередь — что местью ведает темная ипостась двуликого
На этом месте Саше пришлось объяснить неподготовленному слушателю некоторые особенности школы Пламени Духа, примерно так же, как объяснял ее отец перепуганному семейству Сомовых.
В шархийской магической школе такого понятия, как порча, нет вообще. И самого предмета, соответственно, нет. Эта цивилизация слишком гуманна, чтобы допускать возможность нанесения вреда другому человеку просто по желанию. Нет, конечно, всякие способы нанесения вреда существуют и в этой школе, но делается это только в качестве наказания или для предотвращения злодейства. Сами шархи друг другу злодейств не устраивают и свои внутриобщинные конфликты умеют решать полюбовно, поэтому обычно всякие наказания и предотвращения применяются к людям. Как утверждал доктор Рельмо, если бы Аленка была ни в чем перед Сашей не виновата, ее кустарная порча просто не сработала бы, невзирая на вложенную Силу. А поскольку вина с ее стороны все-таки имелась, ритуал сработал по схеме наказания. То, что оно получилось несоразмерным, — вина уже Сашина, и безнаказанной она не останется. Что до пострадавшей — разумеется, в таком состоянии ребенка никто не оставит, срочно вызовем дядюшку Молари, он специалист. Но одно следует иметь в виду: не стоит ожидать, что после его вмешательства все мгновенно станет как было и даже следа не останется. Удалится только лишнее, несоразмерное. А чтобы полностью избавиться от проблемы, Аленка должна осознать, в чем была неправа, и понять, что она сделала плохого.
А что после этого будет с Сашей — одним богам ведомо.
Боги, судя по всему, учли сопливый возраст, детскую дурь и чистосердечное раскаяние. Когда после очистительных обрядов над жертвой на незадачливую вредительницу пошел откат, она его поначалу просто не почувствовала. Потом вся семья, вздрагивая от каждого телефонного звонка, больше полугода ждала какого-нибудь несчастья. И только спустя год заметили, что деточка отчего-то перестала расти и вообще как-либо меняться. Такой, видимо, у богов взгляд на воспитание: дескать, поступила как малявка бестолковая, так малявкой и живи, пока не поумнеешь.
Аленка вскоре поправилась, только с танцами ей пришлось завязать и личико утратило былую свежесть. Отца ее все-таки посадили — как объяснил доктор Рельмо, взятки-то он брал независимо от всякой магии. Мачеха куда-то испарилась — видимо, на поиски нового мужа. Аленка все это время жила у матери. Школу ей пришлось сменить, как оказалось — к лучшему. В новой школе она увлеклась биологией, стала ходить в научный кружок, даже что-то полезное придумала, собирается поступать в университет, и у нее есть все шансы получить государственную стипендию. Через год выйдет на свободу ее папа-взяточник и, скорее всего, вернется к семье. Словом, относительно неплохо там все складывается.
— А как же ты? — не удержался Мафей. — Неужели это навсегда? Должны же быть и для тебя какие-то варианты… Ну, не знаю… испытания там или условия, которые надо выполнить…
— Может быть, — согласилась Саша, опять устремляя взгляд на ботинки. — Только никто мне эти условия не объявляет. Суть испытания в том, чтобы испытать человека жизнью, а не проверить, как он выучил правильные ответы. Я должна жить, как живу, и поступать, как считаю правильным. А кто-то там, — она указала пальцем в потолок, — будет оценивать мои поступки и их мотивы. И, может, если сочтет, что я исправилась… А я, наверное, ничуточки не исправилась. То есть о том, как вышло с Аленкой, я сожалею и понимаю, что это было чересчур. Но вот как попадаются на моем жизненном пути экземпляры вроде Настиного Брыля, прямо руки чешутся… Нет, я, конечно, ему ничего не сделала, но ведь только потому, что не умею делать как положено, а как попало уже не рискну. А невозможность при желании — совсем не то самое, что нежелание. Как-то так. А может, и не в том дело, и никто меня не испытывает. Знаешь, у нас считается, что, творя зло, человек открывает себя для ответного зла, как бы лишается защиты. И когда я открылась, меня стукнуло, и ничего с этим теперь не поделаешь. Так тоже запросто может быть. А может, все зависит не от моего поведения, а от чего-нибудь другого, например, простила ли меня Аленка, или, может, она до сих пор страдает, и пока не перестанет…
— Но как же?…
— Ты имеешь в виду, как я дальше жить буду, когда разница станет не пять лет, а десять, двадцать и больше? Ну что делать, так и буду. Ну живут же всякие там карлики и лилипуты. Может, меня все-таки возьмутся учить, да буду колдовать на дому. А нет — попрошусь в винтиловку, а то и в контору, почему бы нет. В средние века в Куйфэне таких, как я, создавали искусственно, их были единицы, и они очень ценились как шпионы. Думаю, мне найдется куча интересных дел и помимо ловли педофилов на живца.
Похоже, утешения здесь не требовались. Если когда-то давно эта девушка и была склонна к глупостям, то сейчас перед ним сидела рассудительнейшая юная особа из когда-либо виденных. Чтобы, оказавшись в такой ситуации, не впасть в депрессию, не озлобиться на весь мир и даже не смириться с безнадежностью, а найти в своем несчастье позитивные и, более того, полезные стороны — это надо быть поистине образцом самообладания и рассудительности.
— Что мы все обо мне да обо мне, как будто это зачем-то нужно, кроме как для удовлетворения твоего любопытства. Расскажи лучше о своем мире, это полезнее будет, мне ведь придется здесь какое-то время пожить.
Мафей, застигнутый врасплох этой вполне закономерной просьбой, принялся судорожно вспоминать, как просвещает новых переселенцев Жак и о чем говорил с Ольгой Элмар. С чего же начать — с семьи или с географической карты?
— Давай, ты будешь спрашивать, — выдавил он, так и не додумавшись ни до чего умного. — А то я не могу сообразить, с чего начать.
— Начни с себя, — посоветовала Саша. — А весь мир соберется из кусочков по ходу дела. Вот ты живешь здесь у дяди. А где твои родители?
Похоже, его рассказ тоже будет не особенно радостным, отметил про себя Мафей и честно объяснил где. А что оставалось делать, ведь с этой милой родственницей семейки дель Кастельмарра только так и можно было общаться — честно, ничего не скрывая. А как иначе общаться с ведьмой, которая непременно почувствует, как ты боишься, что кто-нибудь узнает… Боги, это ведь еще хуже, чем вечно все знающий наставник, тот хотя бы мысли не читал и чужие страхи магически не чуял… Вот это вы попали, ваше высочество…
— Что это? — совершенно искренне ужаснулся Харган, когда содержимое заветной коробочки было извлечено и с почтением поднесено ему на обрезке листового железа.
Нимшаст, все еще не в силах осознать ужасающий факт, в пятый раз простер костлявую ладонь над неподвижным тельцем и отсутствующим голосом произнес:
— Это он. Ошибка исключена.
— Да я не о том. Во что такое странное он превратился?
— Песчаный вислоухий заяц, — прокомментировал Нимшаст, покосившись на добычу.