Обратная сторона успеха
Шрифт:
Грейс Зайдел окинула взглядом мой мятый костюм и потертую рубашку и сказала:
– Если будете очень настаивать, могу сбавить до четырех долларов.
Мне отчаянно хотелось заверить, что я буду платить все четыре пятьдесят, но те жалкие гроши, которые у меня еще оставались, скоро закончатся. Я проглотил свою гордость и сказал:
– Настаиваю.
– Договорились, – тепло улыбнулась она. – Я покажу вам вашу комнату.
Комната была маленькой, но чистой и неплохо обставленной. Я остался очень доволен и так и сказал Грейс.
– Вот и хорошо. Я дам вам ключ от входной двери. По
– Никаких проблем, – заверил я.
– Сейчас я представлю вас другим жильцам.
Она отвела меня в гостиную, где собрались несколько человек. Я познакомился с четырьмя писателями, бутафором, тремя актерами, режиссером и певцом. Со временем я узнал, что все мечтали стать известными и знаменитыми, а пока сидели без работы, питая несбыточные надежды, которые так никогда и не осуществились.
У Грейси был двенадцатилетний сын Билли, тихий, воспитанный мальчик, мечтавший стать пожарным. Возможно, он единственный из всех обитателей пансиона имел шанс, что его мечта сбудется.
Я позвонил Натали и Отто и сообщил, что доехал благополучно.
– Помни, – предупредил Отто, – если за три недели не найдешь работу, возвращайся сюда.
– Без проблем…
Вечером жильцы Грейси сидели в большой гостиной, рассказывая свои «фронтовые» истории.
– Это жесткий бизнес, Шелдон. У каждой студии имеются ворота, а за этими воротами сидят продюсеры, которым позарез необходимы таланты. Они вопят, что отчаянно нуждаются в актерах, режиссерах и сценаристах. Но если вы подойдете к воротам, вас и не подумают впустить. Для чужаков они закрыты.
«Может быть. Но каждый день кому-то удается проскользнуть в эти ворота», – подумал я.
Я узнал, что Голливуда, каким я его представлял, не существует. «Коламбиа пикчерз», «Парамаунт» и «РКО» находились в Голливуде, а вот «Метро-Голдвин-Мейер» и «Селзник интернэшнл студиос» – в Калвер-Сити. «Юниверсал» – в Юниверсал-Сити, студия Диснея – в Силверлейке, «Двадцатый век – Фокс» – в Сенчури-Сити, а «Рипаблик студиос» – в Студио-Сити.
Грейс предусмотрительно подписалась на «Вэрайети», профессиональную газету шоу-бизнеса. Газета лежала в гостиной и служила библией для всех нас. Из нее мы узнавали об имеющихся вакансиях и о том, какие картины сейчас снимаются. Я взял газету и посмотрел на дату. У меня был всего двадцать один день, чтобы найти работу, и время уже пошло. Кроме того, мне необходимо любым способом как-то проскользнуть в студийные ворота.
Утром, когда мы завтракали, зазвонил телефон. Любая попытка ответить превращалась почти в Олимпийские игры. Каждый старался добраться до трубки первым: во-первых, это было единственное доступное нам развлечение, а во-вторых, звонившим всегда мог оказаться потенциальный работодатель.
Актер, поднявший трубку, немного послушал, обернулся к Грейс и объявил:
– Это вас.
Раздались разочарованные вздохи. Каждый жилец надеялся на удачу. Телефон мог стать дорогой к будущему.
Я купил путеводитель по Лос-Анджелесу и, поскольку «Коламбиа пикчерз» оказалась всего ближе к пансиону Грейс, решил начать оттуда. Студия располагалась к Гауэр-стрит недалеко от бульвара Сансет. И ворот там не было. Я подошел к дверям. За письменным столом сидел пожилой охранник, он что-то читал. Услышав шаги, он поднял глаза:
– Я могу чем-то помочь?
– Да, – уверенно кивнул я. – Меня зовут Сидни Шелдон. Я хочу быть сценаристом.
Охранник задумчиво помолчал.
– Вам назначено?
– Нет, но…
– В таком случае не могу вас пропустить.
– Но должен же быть кто-то, к кому я…
– Только если вам назначено, – твердо заключил он и снова принялся за чтение.
Очевидно, студиям ворота ни к чему.
Следующие две недели я методично обходил другие студии. В отличие от Нью-Йорка, Лос-Анджелес не рай для пешеходов. Но по улицам ходили трамваи с автобусами, и я скоро освоил все маршруты и расписания.
И хотя студийные здания были совершенно разными, охранники ничем не отличались один от другого. Мне даже стало казаться, что всюду сидит один и тот же человек.
Я хочу быть сценаристом.
Вам назначено?
Нет, но…
В таком случае не могу вас пропустить.
Казалось, что Голливуд – это ресторан, а я – умирающий от голода, стоящий у его окна, потому что двери закрыты.
Небольшой запас денег подходил к концу, но, что еще хуже, времени тоже почти не оставалось.
Я либо путешествовал от студии к студии, либо сидел у себя в комнате, печатая истории на старой, заслуженной портативной машинке.
Однажды утром Грейси пришлось сделать не слишком приятное объявление:
– Мне очень жаль, но больше никаких завтраков.
Никто не спросил почему. Многие жильцы задерживали плату, и Грейси просто не на что было их кормить.
На следующий день я проснулся голодным и вконец обнищавшим. Попытался поработать над очередным сценарием, но не смог сосредоточиться: слишком хотелось есть. Наконец пришлось сдаться. Я пошел на кухню, где Грейси чистила плиту.
– Что вам, Сидни? – спросила она, оборачиваясь.
– Грейси… – прошептал я, заикаясь. – Я знаю правило насчет… насчет завтрака, но… понимаете, нельзя ли мне чего-нибудь перекусить? Я уверен, что через несколько дней…
Грейси нахмурилась и резко бросила:
– Почему бы вам не вернуться к себе?
Я был уничтожен. Побрел в свою комнату и уселся за машинку, раздавленный и униженный. Как я мог поставить в такое ужасное положение нас обоих?
Попытался вернуться к сценарию. Бесполезно. Я мог думать только о том, как голоден, несчастен и жалок.
Минут через пятнадцать в дверь постучали. На пороге оказалась Грейси с подносом, на котором стояли большой стакан апельсинового сока, дымящийся кофейник и тарелка с беконом и яйцами, накрытая тостом.
– Ешьте, пока не остыло, – сказала она.
Вкуснее я ничего в жизни не ел. И уж конечно, запомнил этот завтрак на всю жизнь.
В начале третьей недели, вернувшись в пансион после очередного зря потраченного дня, я нашел в ящике с почтой письмо от Отто. В нем лежали автобусный билет до Чикаго и записка: