Обратная сторона времени
Шрифт:
Взобравшись на лежанку и укрывшись старым тряпьем, журналист попытался уснуть, стараясь не думать о том, какие насекомые давно и навсегда освоили это место. Блохи, во всяком случае, водились здесь в изрядном количестве. Одну он поймал, еще раз воспользовавшись зажигалкой.
Призвать спасительный сон не удавалось довольно долго, хотя он в своих бесконечных командировках научился засыпать в любых условиях. Так, по крайней мере, ему казалось до сегодняшнего дня.
В конце концов Копылов все же заснул. Проснулся он от ослепительного света, ворвавшегося в окна. Изба ходила ходуном, словно снаружи по ней лупил молотом какой-то взбесившийся великан.
Вначале он подумал, что это пристрелочный залп ракетной
Через мгновение, потеряв сознание, он безвольно распластался на печной лежанке, уже нимало не заботясь о собственной судьбе.
ГЛАВА 12
Когда Копылов осмелился вновь открыть глаза, лежанка, на которой он пытался заснуть, исчезла. Изменился весь дом. Исчез танк. Большое водительское кресло, к которому пленник был привязан во время своего путешествия, находилось посреди просторной комнаты незнакомого дома. И именно в нем восседал теперь Копылов. Хотя он совершенно не помнил, когда покинул свою безопасную лежанку и каким образом очутился в кресле. К счастью, хоть ремни отсутствовали. В распахнутое настежь окно врывался солнечный свет и ветер. Нудного моросящего дождя не было здесь и в помине. Многое изменилось — если не все. Взять хоть эту комнату, в которой он сидел, не решаясь покинуть кресло, чтобы ненароком не вызвать какой-нибудь новый катаклизм.
Комната выглядела совершенно новой. Стены сложены из современных пластмассовых блоков, прикрытых настенными панелями. Вряд ли он когда-нибудь видел подобные панели в Москве. Что же это за дом и каким образом он в нем очутился? Танк вновь переместился? Но тогда где же он сам, почему кресло прикреплено к полу мощными болтами, словно всегда стояло здесь, как нечто, не имеющее отношения к боевой инопланетной машине?
С полчаса Копылов боролся с собственным страхом, с желанием встать с кресла и раздобыть хоть какую-то информацию о месте, в котором оказался. Кроме всего прочего, ему хотелось есть. Голод и жажда, преследовавшие его еще в заброшенном селе, стали совершенно невыносимыми.
Наконец, решив, что жить в кресле ему удастся не слишком долго и рано или поздно его все равно придется покинуть, журналист понял, что лучше сделать это сейчас, пока он совершенно не обессилел от голода.
Копылов поднимался медленно, буквально по сантиметру перенося тяжесть собственного тела с седалища на ноги, и, когда его тело наконец оторвалось от кожаной подушки, не произошло ровным счетом ничего. Возможно, это вообще другое кресло, не имеющее отношения к танку. На всякий случай он осмотрел его еще раз, внешне оно казалось точной копией хорошо знакомого водительского сиденья, разве что в танке не было этих огромных болтов, крепящих кресло к полу, и толстого кабеля, идущего от кресла и исчезающего в полу.
Отложив изучение этого непонятного устройства, лишь внешне напоминавшего кресло, до лучших времен, Копылов решил выяснить, где он оказался, кому принадлежит этот дом и есть ли здесь возможность раздобыть хоть какую-то пищу. Дом выглядел слишком новым для заброшенного села, его переместили куда-то в другое место, возможно, в более современное село… Копылов старательно отгонял непрошеные мысли о том, что это может быть совсем не подмосковное село, и думал о магазине в центре. Подобные магазины, где продают хлеб, колбасу и масло, всегда располагались в центре…
На всякий случай он проверил, на месте ли бумажник, в котором еще оставалось пара сотен рублей от последней получки, — бумажник оказался на своем месте, во внутреннем кармане куртки. Осторожно, словно пол был усыпан невидимыми осколками стекол, Копылов пробрался к окну.
Картина,
«Это бред, я все еще нахожусь без сознания, я все еще сижу в этом чертовом кресле и вижу сон!» Подобное предположение казалось наиболее вероятным, хотя он помнил, что цветные объемные сны ничего хорошего не означают для психики субъекта, который их видит. Первый и наиболее верный признак шизофрении как раз и представляли собой такие сны. И все же лучше было бы видеть цветной сон, чем это.
«Это» начиналось в сотне метров от окна, там, где проходила проволочная сетка, отделявшая вполне заурядный огород и хозяйственные постройки усадьбы, к которой принадлежал дом, от леса. Если только то, что он видел, могло называться лесом. Скорее уж фиолетовое образование, состоявшее из плотно переплетенных спиралей, походило на болезненную игру воображения модернистского скульптора, на бред, на что угодно.
Забыв про голод и про подстерегающую его здесь на каждом шагу неизвестную и оттого еще более страшную опасность, Копылов бросился к выходу и едва не упал, наткнувшись в сенях на аппарат неизвестного назначения. И, наконец, вырвавшись наружу, поскользнулся на покрытых росой ступеньках крыльца. После чего, пролетев пару метров, грохнулся лицом вниз на мягкое газонное покрытие. Во время падения Копылов плотно зажмурил глаза и несколько секунд лежал неподвижно, надеясь на то, что после такого отрезвляющего удара о землю кошмар рассеется.
Его надежду укреплял запах обычной земной травы, заполнившей теперь все пространство вокруг его лица, а те два солнца, которые он мельком увидел во время своего падения, могли быть продолжением все того же кошмара, и в реальности их, возможно, не существовало.
Копылов всю жизнь был маленьким человеком, умевшим приспосабливаться к обстоятельствам. Без этого умения выжить в трудные времена перестройки человеку творческой профессии не было ни малейшей возможности. Он начал с работы нештатного корреспондента в «Вечернем Омске», затем его статьи стали печатать в толстых журналах. Он много е здил по стране, часто менял место жительства и до сих пор не удосужился обзавестись семьей. Возможно, из-за своего небольшого роста и из-за того печального обстоятельства, что своей врожденной робостью и неуклюжестью он отпугивал женщин, хотя эти качества удивительным образом сочетались в нем с напористостью и пронырливостью, когда он занимался своей работой.
Все же работа эта не принесла ему настоящего успеха, и его юношеская мечта — стать знаменитым писателем — так и осталась невоплощенной. К сорока годам начинаешь понимать, что вся твоя жизнь уже разменяна на ничтожные мелочи, на текучку, на повседневную изнурительную борьбу за кусок хлеба, а от радужных перспектив и юношеских планов ничего не осталось…
И вдруг сейчас, когда надежда совсем покинула его, судьбе было угодно бросить его в самый центр совершенно невероятных событий. Сначала этот несущийся по дороге инопланетный танк, затем неожиданное и совершенно безумное желание остановить эту невероятную громадину, словно кто-то толкнул его на середину шоссе…
И вот в конце концов он оказался в еще более невероятном месте. Логика и здравый смысл не могли согласиться с происшедшим, принять его. Сознание лихорадочно искало опровержений, логических нестыковок в окружавшем его мире — их было сколько угодно. Взять хоть этот газон — обыкновенный земной газон с обыкновенной земной травой. Откуда она могла здесь взяться, если над головой у него светят два солнца и все предметы отбрасывают по две тени? Кто пронес ее семена через бесконечные бездны пространства, и для чего он это сделал? Чтобы он, Копылов, лежал вот так лицом вниз в этой траве и задавал себе бессмысленные вопросы, на которые все равно нет ответов?