Обратной дороги нет (cборник)
Шрифт:
«Сто сорок два, сто сорок три, сто сорок четыре…» — механически считаю я шаги.
Я сбиваюсь, перескакиваю через целые десятки и сотни и снова продолжаю бесконечный счёт. Ни единого звука не пробивается сквозь шум вьюги. Кажется, там за стеной метели лежит земля мёртвой тишины. Лишь изредка до сознания доходит лёгкий шорох шагов.
«…Четыре тысячи семьсот шестьдесят семь, четыре тысячи семьсот шестьдесят восемь, четыре тысячи семьсот шестьдесят девять…»
И вдруг… Я останавливаюсь. Сквозь шум ветра послышался далёкий собачий лай… Нет, это наверняка померещилось. «Четыре тысячи семьсот…» Но Дигирнес тоже останавливается и напряжённо прислушивается. И снова
Несколько секунд мы стоим неподвижно, потом, не сговариваясь, поворачиваем и бежим на этот звук.
Из-за пелены снега неожиданно вынырнула решётчатая радиомачта. В стороне темнел длинный приземистый барак. Из трубы валил разгоняемый ветром дым.
Осторожно, пригибаясь к земле, мы обогнули дом. Позади у небольшой пристройки стояла запряжённая в сани упряжка собак. Чуть поодаль виднелась площадка с деревянными будочками на столбах — метеостанция.
Увидев нас, собаки залаяли с новой силой. Из пристройки вышел человек. Мы спрятались за угол дома. Человек внимательно осмотрелся вокруг, стараясь понять, что взволновало собак. Мы напряжённо следили за ним.
Человек был в толстом свитере и брюках, заправленных в меховые сапоги. Самое обыкновенное, обветренное на морозе лицо под вязаной, как у лыжника, шапочкой. Кто он — друг или враг?
Человек наклонился и, успокаивая, ласково потрепал по шее вожака упряжки. Вероятно, это был простой, симпатичный парень. Вот сейчас он с добродушной требовательностью скажет:
— Цыц! Ну, что расходились, кабыздохи?!
Я невольно подался вперёд.
— Куш! — сказал человек в свитере. — Klappt die Fressen zu, die Sauhunde! [1]
1
— Закройте пасти, свинские псы!
Вздрогнув, я отпрянул назад, но было уже поздно.
Немец поднял голову. Наши взгляды встретились.
Резкий толчок отбросил меня в сторону. Дигирнес кинулся на немца. Они покатились по земле. Старик пытался вцепиться руками в горло противника. Немец был моложе и увертливее. Оправившись от неожиданности, он вскочил на ноги.
Я подоспел как раз вовремя. Но, падая вторично, немец с шумом распахнул дверь в пристройку.
— Kurt! — послышалось оттуда. — Was ist denn los? [2]
2
— Что там такое?
Оставив оглушённого немца, я помог подняться капитану.
Задохнувшись, он не мог говорить и только жестом указал на сани. Мы прыгнули в них. Ударом ножа Дигирнес перерубил верёвку, удерживающую нарты, и гортанно крикнул. Собаки понесли с места.
Из пристройки выскочил ещё один немец. И уже позади, за скрывшей нас метелью слабо хлопнуло несколько выстрелов.
9
Дигирнес оказался неплохим каюром. Размахивая длинным шестом, он ловко управлял собаками. Раньше я видел нарты только на рисунках и думал, что собак запрягают всегда попарно цугом, как лошадей в старинные кареты. Здесь же они были привязаны веером — каждая к передку саней. Все постромки были разной длины, и передняя собака мчалась со всех ног, а остальные стремились вцепиться ей в пятки.
Я растянулся в санях. С новой остротой захотелось есть. Пошарив в санях, нащупал мешок. В нём были какие-то жесткие, плоские предметы. Я развязал мешок. Там лежала высушенная до твёрдости камня рыба юкола. Впервые в жизни я держал её в руках. Немцы, видно, собирались в дорогу и положили её в сани для собак. Рыба оказалась совершенно безвкусной и невероятно жёсткой, но всё-таки это была еда. Я протянул рыбину Дигирнесу. Тот что-то пробормотал, — и юкола захрустела у него под зубами.
Поев, Дигирнес набил трубку и передал табак мне. Я чувствовал себя очень скверно. Мне казалось, что это нз-за моей неосторожности нас заметили немцы. Осторожно свернул тоненькую самокрутку.
— Подлые псы, — сказал Дигирнес, погоняя собак, — чуют человека за милю. Но теперь, дай бог, выручат нас…
К ночи мы остановились под откосом на берегу замёрзшего ручья. Опять выбрали место для ночлега с подветренной стороны. Капитан кинул собакам по рыбине, а потом перевязал им морды обрывками ремня, чтобы ночью не перегрызли постромок. Мы заснули в кольце собак. От их шерсти шло тепло и острый запах псины.
10
Проснулся я от света. Надо мной висело голубое небо. Слепило солнце. Мир был чист, красив и праздничен.
— Проснулись? — послышался хмурый голос Дигирнеса. Он стоял на откосе. — Я уже хотел вас будить… Идите сюда.
Я поднялся к нему.
И тут же радость солнечного утра сменилась глухой тоскливой тревогой: по снежной целине тянулся к горизонту отчетливый, одинокий след наших саней…
Весь день капитан Дигирнес менял направление, напрасно пытаясь найти твёрдый наст — проклятый след, как маршрут, прочерченный на ватмане, отмечал каждый метр нашего пути.
Собаки скоро выбились из сил. Дигирнес без устали работал шестом, заставляя их бежать. В конце концов одна упала и не смогла подняться. Вся упряжка смешалась, перепутав постромки. Мы долго не могли растащить собак. Наконец Дигирнес обрезал ремень и бросил обессилевшую собаку в сани.
Во второй половине дня небо затянулось, понеслась позёмка. Появилась надежда, что наш след занесёт и мы уйдём от погони. Капитан решил дать отдых измученным собакам. Они, так же как и мы, получили по юколе. Дигирнес набил трубку, я принялся за цигарку. И тут мы увидели своих преследователей.
Две упряжки выскочили на гребень холма, с которого мы только что спустились.
Насилу подняв собак, Дигирнес погнал нашу упряжку. Впереди оказался глубокий снег. Собаки сразу провалились по брюхо. Немцы же мчались по проложенной нами колее. Сзади раздались автоматные очереди. Стреляли в воздух. Что-то кричали. Наверное, предлагали сдаться. Дигирнес обернулся. Я понял его немой вопрос и покачал головой. Капитан протянул мне пистолет.
— Я займусь собаками…
Очень неудобно стрелять с подпрыгивающих саней да ещё из незнакомого пистолета, но всё-таки мне удаётся подстрелить собаку в передовой упряжке.
Мгновенно смешался живой клубок — из перевернувшихся саней сыплются люди. Снова трещат автоматы. На этот раз стреляют уже не в воздух. Очереди вспарывают фонтанчики снега у наших саней.
Мы выигрываем несколько метров, но вторая упряжка выскакивает вперёд и быстро приближается. Мне никак не удаётся попасть в мчащийся мохнатый веер. Немцы частыми очередями не дают поднять головы. Я оглядываюсь. Дигирнес, не обращая внимания на выстрелы, привстав на колени, неистово погоняет собак. Я старательно прицеливаюсь в чёрное пятно на лохматой груди вожака упряжки. Нажимаю спуск один раз, второй…