Обратной стороной кверху
Шрифт:
— Не много ли ты на себя берешь?
— Что ты. Гена — умнейший человек. Без него мы пустое место. Он настолько умный, что может даже найти честного человека в Москве.
— Может. Но кому они сегодня нужны? Все построено на лжи. Кругом ложь. Только по таким правилам сегодня можно играть. Они всем понятны. На них все построено. Правда никому не нужна, и ей никто не поверит.
— Некрасову очень скоро понадобится честный человек. Он должен принять весь огонь на себя. В любых правилах должны быть исключения.
— Почему ты не раскрываешь мне все планы?
— Я и сама
Ольга пересела к нему на колени.
— Кажется, я тебя ревную, — тихо сказала она.
— К садистке? Она мизинца твоего не стоит. Может, и мне поревновать тебя? К молодому саксофонисту?
— Меня тошнит от него. Он до меня еще пальцем не коснулся. Не успевает. Клофелин выручает.
— А Гена?
— Гена — святое! Наш спаситель. Мы должны молиться на него. Он наше будущее.
— Согласен. К святым не ревнуют. Будем молиться, пока не наступит время взяться за топоры.
Они весело рассмеялись.
Ханов постучал в дверь и вошел в крохотный кабинет Чистякова. О своих делах они предпочитали разговаривать наедине, подальше от барной стойки.
— Ты стал часто отлучаться, Леша. Многие клиенты приезжают в кабак ради твоих коктейлей.
— Скоро навсегда отлучусь, Митя.
— Нашел золотую жилу?
— Я не отдаю большего за меньшее. Мне сделали предложение, от которого я не смог отказаться.
— Столько сил вложить в дело и бросить его? Ушам своим не верю.
— Зачем же бросать, если есть достойный продолжатель.
— Не я ли?
— Ты, Митя. Все на тебя оставлю. Правда, тебе придется сделать для меня несколько важных дел.
— Опять мокруха?
— И не только. Я сказал «несколько». Риск невелик.
— Когда знаешь, за что рискуешь, ничего не страшно.
— Примешь дела. Ресторан переведем на твое имя. Начнешь с замены вывески и кончишь персоналом. Музыкантов в шею. О них мы еще поговорим отдельно. Переходишь в другую категорию. Никаких дискотек и плясок. Главный профиль — кухня, а не напитки. Поваров выпишешь из Франции и Испании. Я давно собирался это сделать, руки не доходили. Теперь этим займешься ты.
— Правильное решение.
— Бизнес-план остается тебе в наследство.
— Мне встать на колени? Так я и так хожу в твоих халдеях, куда же ниже гнуться.
— Хватит гнуться. Пора голову вверх задирать. Ознакомишься с документацией, а я пошел в зал.
Чистяков похлопал по стопке пухлых папок.
Рита уже сидела возле стойки в полном одиночестве.
Издали посмотришь — сногсшибательная женщина, в нутро заглянешь — одна гниль.
Чистяков изобразил улыбку на лице и приготовился к объятиям.
Осмотр квартиры никаких открытий не принес. Ольга знала, как делают шмон в колониях, и понимала, где свои секреты может хранить Рита. Они прошли одну школу. Одна знала, как прятать, другая, где искать. К тому же Рита была уверена в том, что о ее пристанище никто не знает. Речь не шла о любовниках.
Ольгу интересовало дело по подозрению в двойном убийстве, которое она не совершала, заведенное на нее в колонии. Похоже, Рита блефовала, никакого дела и следов от него в квартире не нашлось.
На кухне за решеткой воздуховода лежала заточка. Она ее уже видела в зоне на столе Риты. Типичное оружие для тех мест. Зачем она привезла ее с собой? Такая улика указывает на причастность ее владельца к касте зеков. Если заточку использовать по назначению, а потом подбросить бывшему заключенному, то следствию больше ничего не понадобится для обвинения. Тут долго думать не надо, чтобы понять, кому предназначалось перышко. Хитрит баба.
В книге у кровати Ольга нашла письмо без конверта, паспорт и фотографию молодого парня. На задней стороне снимка стояла надпись: «Володя Калядин. 4-й курс журфака». На студента не очень похож. На вид лет тридцать или чуть меньше. Таких студентов Ольга на пересылке встречала в солдатских бушлатах. В скобках стояло другое имя: Семен Баркасов. Зона 34/13 Оренбург, статья 188 и 195. Паспорт с той же фотографией, выданный в городе Кургане на имя Петра Николаевича Ковалева. Точно такой же паспорт и той же серии в Кургане сделали Ольге по протекции Риты. Значит, и этому парню паспорт сделала она.
Вряд ли Рита возьмет себе в помощники желторотого юнца.
Ольга отложила паспорт в сторону и развернула письмо. Оно было адресовано ей, и она узнала знакомый почерк. В письме лежал еще один снимок, очень старый, сделанный давно. Оля прочла послание:
«… Ты стала крутой телкой, Лялька. Слухи и до нас долетают. Забыла, сколько ты мне должна? Я трижды спасала твою шкуру от пера. Лежать бы тебе сейчас в номерной могиле под Уссурийском и кормить червей, а ты крутишь задницей перед сытыми лохами и стрижешь с них бабки.
Я не завидую. У меня свои пироги. Но и корешей забывать нельзя. В столицу едет мой брательник, зовут его Сема. В наших краях на него открыли охоту. Мужик деловой, толк понимает, на туфту не клюет. Пристрой парня, обогрей, дай денег на разгон. Сема умеет ценить заботу. Под его прикрытием можешь быть спокойна за свою шикарную попку. Он тебе понравится. А как работает! Золотые руки. Подельников не держит. Одиночка.
Если его сдашь, тебе хана. Подумай, подружка. Через недельку жди визита. И не дрейфь. Его твоя личная жизнь не волнует, и в дом к тебе он не попрется.
Сама найдешь тихое местечко для встречи. Мы на тебя рассчитываем. Не облажайся, кукла. Долг платежом красен.
Целую. Твоя Пашечка».
В письме имелась фотография. Две женщины в телогрейках, кирзовых сапогах и вязаных шапочках стояли у железных ворот рядом с проходной. Солдат с автоматом и табличка на высоком заборе: «Женская исправительно-трудовая колония строгого режима PC 21/6».
Отложив лист в сторону, она задумалась. Безусловно, письмо написано Пашечкой. Вопрос — когда? Не могла же старая дура передать свою маляву с кумой на волю. Старуху могли вынудить написать письмо еще в зоне. Пару дней в карцере — и что угодно напишешь.