Обратный счет
Шрифт:
вырос и материнскую заботу начал воспринимать как попрание свобод и прав.
Надежда с трудом к этому привыкала. Привыкла, когда поняла, что теперь она
не часть его жизни, увы.
А Иван? Ведь, правда же, ты увидела лучик надежды? Глупо, конечно.
Надежда часто бывает глупой, такой вот каламбур. Иван ее презирает и
ненавидит, она это заслужила. И теперь она даже не сможет попросить у него
прощения и объяснить. Объяснить, что…
Объяснить, что ей
причинить ему боль. Что теперь его боль болит у нее в груди.
Не лги себе хотя бы сейчас, Надежда. При чем тут твое раскаяние и
чувство вины? Ты полюбила. Как девчонка, острой пронзительной любовью.
Как, наверно, даже в Кирилла никогда не была влюблена. Совсем недавно тебе
казалось, что молодость прошла, и в этой жизни с тобой уже ничего случиться
не может – ни сумбурных желаний, ни заполошного сердцебиения, ни злой
неистовой ревности, ни бессонных ночей. Но ты полюбила. Что это – жданное
счастье? Или наказание? И теперь твоя совесть велит тебе просить прощения?
Не лги себе. Если бы ты не попала стремительно в неволю к этому
тотальному чувству, от которого, кажется, душа расстается с телом, разве ж ты
терзалась бы тем, что причинила боль какому-то монстру Лапину? Да ни за что!
Еще и гордилась бы, и ликовала, и приговаривала бы, что так тебе, монстр, и
надо.
Ты полюбила. А он возненавидел. Сделанного не исправишь, но ей
захотелось ему хоть что-то объяснить! Например, рассказать о своем
абсолютном и абсурдном одиночестве даже в разгар бешеного веселья в кругу
хохочущих подруг и их приятелей. О том, что и подруг-то настоящих у нее нет,
давно нет, еще с института. О том, что никогда у нее не было надежного
мужского плеча рядом, надежного и верного, хотя она и была замужем много
лет за одним и тем же человеком. О том, что всю жизнь мечтала обрести такое
надежное плечо, но видела вокруг себя только похотливых павианов, желающих
без хлопот получить свое павианье удовольствие. О том, что за все годы
супружества привыкла полагаться лишь на себя и выкручиваться
самостоятельно из любых житейских передряг, только бы у сына, у Андрея, все
было. О том, что ей стыдно об этом рассказывать и стыдно жаловаться. И она
никогда об этом никому не говорила и не жаловалась. И что иногда ей хочется
отомстить. Отомстить мужикам как классу. Как явлению. Как породе. И она
мстила.
А как же девчонки – Катюха, Алинка, Лера? Подруги они тебе или кто?
Или ты от них тоже открещиваешься, как только что открестилась от всего
обидевшего тебя мира?
Вот
никогда не испытывала этих трех на порядочность и надежность. Не хотела их
соблазнять и не желала в них разочаровываться. Поэтому почти ничего о себе
им не говорила. Только по верхам, только до прихожей. Кто сказал, что для
хорошей дружбы нужно знать какого цвета у подруги фекалии? Дружбе вообще
ничего не надо, кроме уважения друг к другу. Уважения и теплых чувств. А
общие интересы – это по возможности, это как повезет. Главное – уважение. И
теплые чувства.
Сквозь пелену слез Надежда благодарно взглянула на свою правую кисть
и тихонько улыбнулась. На среднем пальце сиял перстень с желтым камнем. Их
подарок и ее последнее и единственное украшение. Значит, они тоже к ней
хорошо относятся, если не пожалели денег на такой дорогой подарок. На очень
дорогой подарок. Настоящий природный алмаз. Правда, огранка дурацкая.
Идиотка! Алмаз! У нее же есть алмаз!
И стремительно развернувшись к боковому окну, она со всей силой
отчаянной жажды жизни ударила по темному стеклу сжатым кулаком, впечатав
камень в гладкую тонированную поверхность, стараясь вдавить его как можно
сильнее, а потом медленно и со скрипом провела кривую неровную борозду. А
потом еще одну. И еще.
Надо, чтобы они стали как можно глубже, эти борозды. Надо, чтобы
проникли вглубь толстого многослойного автомобильного стекла. Оно почти не
поддавалось. Оно в большей степени напоминало вязкую тугую смолу, а не
хрупкий и звонкий хрусталь. Но разве у Нади есть выбор?
Не дышать становилось все труднее. В глазах появилась сильная резь,
их заволокло серой пеленой. В заложенных ушах грохотал пульс. И ей хотелось
разодрать свое горло. Но она давила и давила на скользкую поверхность
стекла, не обращая внимания на боль от содранной кожи искореженных
пальцев, а потом, когда перед глазами заплясали колючие искры, она сдалась и
решила, что хватит. Она все равно не успеет. Процарапанный бриллиантом
кривенький и неказистый прямоугольный контур уже расплывался перед ее
глазами и начал скользить и перемещаться, плавая то влево, то вправо.
Стиснув зубы, Надежда откинулась на водительское сиденье, прицелилась и из
последних сил ударила в ускользающий прямоугольник каблуками сапог.
Ничего не произошло. Стекло не поддалось. Прямоугольник лишь
заполнился паутинкой неопасных трещин и выгнулся слегка наружу, но стекло