Образца 1919-го
Шрифт:
Все промолчали.
– Поэму "Кому на Руси жить хорошо" помните?
– Помню, - уверенно вставил матрос Чиж, который уже опростал первый стакан командирского чая и теперь желал вступить в общий разговор.
– Так вот, - голос комиссара окреп, - вспомните: бедные ли, богатые, а счастливых нет. А потому отбросим на время промежуточные понятия и скажем так: мы за общество, где человек был бы счастливым. А?
И он вопросительно взглянул на гостя. Но тот и глазом не мигнул.
– Вы сможете
– Гость снисходительно усмехнулся.
Комиссар тоже усмехнулся. А замечали вы, если собеседники уже начали усмехаться, оставаясь внешне спокойными, значит, разговор прошел критическую зону и, значит, один из собеседников начал брать верх.
– Ну что же, - глаза комиссара Струмилина смеялись, - начнем. Счастье - такое состояние разумного существа в мире, когда все в его существовании идет по его воле и желанию.
Незнакомец теперь в упор смотрел на комиссара, точно тот отсалютовал перед его очами лезвием шашки и бросил ее в невидимые ножны. В правой руке незнакомец держал странную шкатулку, всю усеянную дырочками, ту самую, что подобрал в поле.
– Что это?
– спросил командир.
– Орбитальный передатчик, - вскользь ответил незнакомец, явно но заботясь о доступности сказанного.
– У вас есть еще формулировки? Вы их сами придумываете?
– спросил он тревожно.
– Это Кант. Старина Кант.
– И голос комиссара потеплел, как если бы речь шла о его драгоценном живом или мертвом товарище.
– Заметьте акценты: "разумного существа", "все в его существовании", "все", "по его воле". Так вот, мы за счастье. А теперь сами разберитесь в соотношениях с этим бедности и богатства.
– Кант, Кант, - бормотал между тем незнакомец в свою шкатулку, запомнить, обязательно запомнить.
– Из чего мы должны заключить, что интеллигентность, в которой заподозрил его Чиж еще в окопе, была, скорее всего, чисто наносной, ибо даже полуинтеллигент должен бы знать имя великого прибалтийского мыслителя.
– Ах, товарищи!
– внезапно вмешался заместитель из своей тьмы. Неправильную линию допроса взяли. Бедность не порок, счастье не радость! Слюни, понимаешь, распускаем. Его, может, и забросили, чтоб он тут дезорганизовывал, зубы заговаривал. А правильная линия - вот она.
Сделав шаг, он оказался у лампы и властно вытянул руку вперед, пятерней наружу.
– Документы!
– Документы?
– незнакомец не хотел понимать, о чем его спрашивают.
– Документы спрашивают, - сказал он в ларчик с дырочкой, будто советуясь с кем-то.
– Какие документы?
– А вот такие!
– страшно вскричал заместитель, чуя, что нет у незнакомца никаких документов, и отработанным движением бросил руку вперед. В пальцах его белела карточка с крупным, затертым на конце словом "Мандат".
Незнакомец осмотрел картонку, поразмыслил и нехотя произнес те слова, после которых, собственно, и началась фантастика чистой воды.
– Ну, если точно такой...
– Ответным взмахом руки он выдернул из потайного кармана белый квадрат и поднес его к лампе. Крахмальная поверхность картона была девственно чистой.
– Эт-то зачем?
– еще не понимая, вопросил заместитель.
– Документ, - пожал плечами щеголь-перебежчик, и тут все увидели, как на бланке проступило крупное слово "Мандат", а затем показались и остальные слова вместе с фамилией обладателя. Но фамилия-то была заместителева!
Короче, в руках замечательного щеголя оказалась копия документа - и какая копия! Лакированная, на александрийском картоне, не захватанная пальцами караульных. И как только на праздничной картонке вызрела последняя точка, документ пошел по рукам.
– Лихо!
– заметил командир, кончив осмотр.
– Лихо!
– в один голос подтвердили Чиж и Струмилин.
– Лихо-лишенько. Липа, - ворчал заместитель.
– Теперь далее, - решительно продолжал таинственный плагиатор.
– Беру чернила, выливаю на сапог.
И этот чистюля бесстрашно выплеснул полсклянки фиолетового состава прямо на белоснежное, в розовых кружевах, шевро сапога и еще полсклянки на замшевую свою куртку.
– Пропади пропадом буржуйское барахло, - радостно одобрил Чиж, матросская душа.
– Говорил же - свой в доску!
А заместитель, хозяйственный мужик, только крякнул при виде столь злостной порчи облюбованного добра.
Но нет, не получилась ведь порча народного достояния. Химический состав, как живая ртуть, сбежал по голенищам вниз и лужицей собрался под ногами экспериментатора.
– Не пачкается, не мнется, - сказал гость тоном коммивояжера, рекламирующего товар.
– Пусть вас не смущает мой свежий вид. Весь на самообслуживании. В общем, бросьте сомнения. Перед вами не шпион, не провокатор. Да и незачем к вам шпионов засылать, все известно. Исход решат вот эти батареи.
Он набросал на листе план позиция белых, и все склонились над чертежом.
– Согласуется с нашими данными, - сказал наконец командир и сухо, очень сухо спросил: - Ваша мнение, что ничего поделать нельзя?
– Самим вам ничего не поделать, - взвешивая слова, ответил неизвестный, - помочь может только чудо.
– А чудес на свете не бывает, - подытожил командир, воспитанный на отсутствии чудес, и что-то штатское, семейное проступило в его облике, потерявшем на мгновение официальность. Секрета нет, даже министр, охваченный грустью, лишается своей официальности.
– Этого я не утверждал, насчет чуда, - осторожно возразил неизвестный и отпустил комиссару особенный взгляд.
– Не говорил.