Образок
Шрифт:
Брезжит свет, скоро выход. Но какой? Здесь заблудиться – раз плюнуть. Я ведь и была тут всего однажды.
Гардероб справа, гардероб слева. Тетка в ватнике справа, дядька за письменным столом – слева. Теткины руки, дядькины крики: «Куда ты, девочка? Почему без провожатых?»
– МАМА ЖДЕТ МЕНЯ У ДВЕРИ, ВОН ОНА, МАМА…
– Да где, где ее мама? Держи-и!!!
Трамвайная линия, рынок, жилой дом. Скоро будет автобусная остановка. Того, что везет почти до дома. На перекрестке пересяду и… А я без шапки, оказывается, и без рейтуз, и без варежек… Здорово морозит… Зима. Зато как весело! Это от веселья и озноб, и слезы. Странно,
Наш перекресток. Ленинский проспект – мы как раз недавно сюда переехали из центра. Почти сразу подходит второй нужный мне автобус. Продержаться бы всего остановочку. Да-а-а, видик у меня.
Все. Нет, не все – ведь я и без ключа.
Еще не успеваю позвонить, только руку подняла – дверь распахивается. За ней – разговаривают родители. Мама ищет ключ и коробку конфет. Папа одевает пальто. Стою по другую сторону. Молчу и слушаю. Вдруг появляется передо мной папа. Во весь рост в темном прямоугольнике приоткрытой двери. Тоже стоит, молчит и, наверное, слушает. Мама что-то ему кричит из комнаты, а он все стоит да молчит. Мама подходит к двери. Одну всего минутку стоит, молчит и слушает вместе с нами. Потом начинает плакать.
Меня перетаскивают за рукав через порог.
Я дома.
Родители ни о чем спрашивать не стали. Я быстренько разделась и помылась. На постели лежала чистая ночнушка, а рядом, на столике, «Маугли». Это я первым делом заметила, еще из коридора. Мама с папой ушли. Я и не спросила даже – куда.
Наша с Витей комната всегда казалась мне удивительно голой и темной, похожей на коридор. Бесприютной какой-то. А оказывается, в ней такой яркий и в то же время мягкий свет. Она вся им сейчас наполнена, ослепительным желто-розовым светом – желтым от люстры с потолка и розовым от заката за окном.
На столике, под «Маугли», еще полно книжек. «Рики-Тики-Тави» и другие тоже Киплинга, «Сказки» Куприна, «Волшебные сказки» Перро, «Сказки братьев Гримм», «Былины». А в самом низу стопки – та книжка о птицах, которую Витя читал мне в больнице.
Улыбка негра
Я лежала в постели, закрыв глаза, и глупо улыбалась, когда раздался долгий требовательный звонок в дверь. Открывать мне почему-то не хотелось. Я продолжала лежать, не двигаясь. Звонок повторился. Нехотя бреду к двери, спрашиваю: кто?
– Почта, – сразу ответил мне женский голос.
Я приоткрыла. Чья-то нога вклинилась в щелку. Пришлось распахнуть дверь пошире. Передо мной стояли две незнакомые молодые женщины.
– Ах, ты, дрянь! – начала сразу одна из них, завитая барашком. – Да у нас такого за десять лет ни разу не было. Где родители?
Не дожидаясь ответа, они отодвинули меня и вошли.
Опасаясь, как бы меня не вернули обратно, я быстро улеглась в постель. Женщины закрыли дверь в мою комнату и отпустили на полную мощность воду в ванной. Через грохот падающей струи я слышала их смех и выкрики:
– Ха-ха… Тань… Бумага есть? Ха-ха-ха… Ну, скажешь… Спроси у… Где карандаш?..
Вскоре дверь хлопнула. Я поняла, что они ушли, но некоторое время не вылезала из постели. Наконец решилась. Квартира была пуста. Только в ванной по-прежнему хлестала вода;
В холодильнике нашлись старые рыбные консервы. Почерневшая шпротина загнула кверху свой обветренный хвост. В хлебнице – горбушка обдирного. Нормальный ужин, после слизистых больничных супов.
Шеборшение ключа в двери – это родители.
Мама из коридора бросила мне на кровать рейтузы. Оказывается, родители были в больнице, забрали мои вещи. Рейтузы нянечка подобрала на лестнице, около отделения. Наверное, из рукава вывалились: я люблю все пихать в рукав, даже зонтик.
Рассказала я о странном визите, а папа на своем письменном столе нашел записку. Она была суровой. Сестры писали, что позор лежит отныне на голове моего папы: ведь это, конечно, он воспитал такую дрянную дочь. Они требовали, чтобы наутро родители явились на врачебную пятиминутку. И судя по тем пунктам, которые сестры предполагали вынести на обсуждение, пятиминутка грозила перерасти в целый час. Еще они предупреждали папу, что позаботятся о письме «куда надо». И «где надо» папе наверняка «влепят выговор по партийной линии».
Мне стало страшно за папу, но ведь иначе поступить я уже не могла.
Вити в то время в городе не было, и я осталась в комнате на ночь одна. Хотя я очень люблю, когда Витя дома, теперь я радовалась, что в комнате никого. Я всегда боюсь проговориться ночью о чем-нибудь таком, секретном. Хотя сейчас у меня особых секретов нет, но все-таки…
Однажды мне всю ночь снилось, что я ругаюсь плохими словами. И проснулась я оттого, что выкрикнула громко слово «сволочь». Было уже часов десять, и Витя давно не спал. Он читал книжку, лежа на своей кровати. Мама всегда его ругала и говорила, что Витя испортит себе глаза. Но плохое зрение оказалось почему-то у меня, хотя я никогда не читаю лежа. Так вот я увидела Витю и подумала, что раз я проснулась от своего крика, значит, и он должен был этот крик слышать. Однако спросить прямо я не решалась. После нескольких часов муки, я осведомилась, не кричала ли сегодня во сне. Витя хмыкнул и сказал, что нет, он во всяком случае не слышал. Это было утешительно, но не слишком. Все же я с тех пор побаиваюсь ночевать с кем-нибудь в одной комнате.
История с побегом кончилась благополучно. Следующим утром мама одна пошла на пятиминутку. Когда дело важное, мама всегда ходит одна, никого из нас не берет. Она говорит, что мы (то есть папа, Витя и я) ничего не умеем и все только портим. А мама, по-моему, вообще все может. Она даже может смеяться так, как актрисы в театре. Мама запрокидывает голову, открывает рот уголками вниз, и громко вызывающе хохочет. Иногда, если я уверена, что у нее хорошее настроение, я прошу ее немного так посмеяться.
Вернулась мама с летучки довольно скоро. Папе никто не собирался «пакостить», так она сказала. Оказывается, за мной сразу снарядили погоню, но она потеряла след и направилась к Университетскому проспекту, а я свернула в переулок, к автобусу. Поэтому мне удалось уйти беспрепятственно, а погоня явилась к нам так не скоро.
На пятиминутке маму немного поругали, сказали, что я вообще «недисциплинированная». Но это мама давно и без них знала. А потом вдруг врачи стали говорить, что, действительно, у них в клинике не все еще идеально, что надо очень много трудиться и стараться, чтобы стало лучше. Мама с ними охотно согласилась и сказала, что ей пора.