Обречён любить тебя
Шрифт:
— Антон Павлович пара слов о вашей аварии?
— Антон Павлович, вы не пострадали?
— Скажите, это происки конкурентов вашего отца?
— Вы собираетесь платить ущерб городу? Как теперь это повлияет на дальнейшие планы вашего отца баллотироваться в мэра? Он не собирается снять свою кандидатуру…
— Кандидатуру снять с выборов, — процедил Паша, когда они сели в машину. Татошка забрался в самый дальний угол просторного салона «БМВ», прижавшись к затемненному окну, и притих. — Хрен вам с маслом, а не мой проигрыш, стервятники.
— Они будут обсуждать
Коснувшись на панели управления перегородки между водителем и пассажирами, Павел ввел адрес их дома. Бросив взгляд на сына, добавил еще один в список и нажал отправку, отдавая команду бортовому компьютеру, который сейчас управлял автомобилем автоматически. Машина тронулась с места, а в салоне прозвучал электронный голос:
— Маршрут построен. Пожалуйста, пристегните ремни.
— Ерунда, мы найдем чем перекрыть эти новости. Народу нужны зрелища. Сейчас они жаждут крови Антона, потом станут просить чьей-то еще, — иронично замутил Ярослав, с удобством устраиваясь на диванчике напротив Павла. — Главное не тянуть с официальным заявлением. Побольше честности, они тебя за это любят.
— Вот не было бы печали, — буркнул Кенар, постукивая пальцами по коленке.
Все это Татошку не касалось ни в какой мере. Очередное обсуждение кампании отца, будущей речи и стратегии защиты. Он не старался вникнуть. Хотелось быстрее вернуться в свою квартиру, закрыться там от людей и несколько дней попросту не вылезать, зализывая нанесенные моральные увечья. Канарейкин так увлекся этими мыслями, что даже не понял, когда они успели приехать. Лишь почувствовал толчок в плечо, просыпаясь и осоловело посмотрев на отца
— Выходи, твоя остановка, — недовольно произнес Паша, кивая на дверь. Та распахнулась точно по команде, и прохладный воздух мгновенно проник в теплый салон. Тасманова-старшего уже не было. Видимо, он проспал его прощание по дороге до дома.
Оглянувшись, Антон заметил спящую мать, свернувшуюся клубочком в углу и поджавшую под себя ноги. Туфли на каблуках валялись на полу, а сама Кира была заботливо прикрыта пиджаком Павла.
— Пока, — кивнул Татошка, почти выбираясь наружу.
— И все? Только «пока»? — вновь начал заводиться Павел, недовольно хмуря темные брови.
— Не хочу это обсуждать, пап. Поздно, я устал. Давай поорешь на меня завтра? Или послезавтра. А еще лучше: вообще забудешь, что у тебя такой никчемный сын, позаботившись о благополучии двух других совершенных детей! — неожиданно сорвался Канарейкин, выхода на улицу.
Он с силой хлопнул дверью, не боясь разбудить мать. В ответ «БМВ» несколько раз мигнула фарами, словно возмущенная таким бесцеремонным отношением. Уже шагая к подъезду, услышал крик отца:
— Имей в виду, я не шутил. Нечего мне тут характер свой показывать, сопливый еще для шиканья на отца и хлопанья дверками. Что за выходки ребяческие?! Антон!
Показав в ответ неприличный жест и не обернувшись, Татошка коснулся ключ-картой калитки, ведущей во внутренний двор жилого дома.
Напрасно он считал, что в квартире его будет ждать покой. У самого подъезда уже стояла Милана. Сунув руки в карманы ветровки, она подпрыгивала на месте, словно играя сама с собой, и улыбнулась, стоило Татошке подойти ближе. Так радостно, что на душе у Антона стало еще противнее от самого себя да ситуации в целом. Ничего не оставалось, как первым рыкнуть на нее, дабы не портила своим счастьем его без того паршивые сутки.
— Какого черта ты тут делаешь?
Милана вздрогнула от этих слов. Стоило бы вести себя повежливее, но Канарейкину не хотелось. Наоборот, с каждой секундой наличие Боярышниковой тут, перед глазами, сильнее раззадоривало внутренний огонь раздражения.
— Пришла к тебе. Соскучилась, — наклонила она голову, и светлые локоны рассыпались по плечам от этого движения.
Как же эта девчонка его бесила. Татошке хотелось наорать на нее, сделать больно. Чтобы тоже почувствовала себя точно вымазанной в грязи. Поняла, что эта любовь — глупость, не более. Совсем не нужно за ним было бегать как собачонке. Пусть бы уже нашла себе кого-то, а от него отвязалась.
— Ты когда-нибудь отстанешь от меня? — Антон попытался обойти стоящую перед ним блондинку, но замер, услышав ответ:
— Никогда, Татошкин. Нас с тобой ждет вечная любовь, пятеро по лавкам и две собаки, — улыбнулась Милана, нисколько не обидевшись на резкий тон и злую усмешку.
— Боже, — закатил глаза Канарейкин, раздраженно оглядывая ее с ног до головы. — Вот же ебана...
Договорить свою мысль у него не получилось. Эта чокнутая приподнялась на носочках, схватив его за ворот кожаной куртки, и потянула резко на себя.
Поцелуй вышел спонтанным и невероятно сладким. На какую-то долю секунды из головы вылетели мысли о родителях семье, друзьях и чертовой аварии, перекрывшей ему кислород свободы подчистую. По телу прошла дрожь удовольствия, заставившая Татошку обнять ее крепче.
Он больше не мог себе лгать: Милана Боярышникова ему нравилась. Очень.
Антон только признал это, а мозги уже расплавились, растекаясь по черепной коробке. Разве подобное состояние можно считать нормальным? Однозначно нет. Милана с ним что-то сделала. Приворожила, не иначе.
Канарейкин буквально заставил себя оттолкнуть ее, делая шаг назад. Задохнувшись от злости и возбуждения, он прорычал зло:
— Забудь о своих больных мечтах, идиотка! Я не люблю тебя, слышишь?! И никогда не полюблю! Не думай добраться до меня через мою семью. Они просто не знают, какая ты помешанная.
Антон обошел застывшую Милану, не глядя той в глаза и трусливо прячась в подъезде. Он слишком поздно вспомнил о кодах доступа, которые самолично вручил Боярышниковой. Только она не пошла за ним. Возможно, впервые за все время их странных отношений.