Обреченная
Шрифт:
Тело Михаила дергалось и изгибалось, лопатки сильно выдались вперед, спина изогнулась так резко, словно он сломал позвоночник. Он упал на четвереньки, изогнув шею назад, а лицо его искажалось, и он издавал кошмарные звуки, напоминающие то, как мясник пилит хрящи. Челюсти его росли. Зубы торчали наружу. А кожа темнела. Нет. На его теле вырастали черные волосы. Шерсть.
«Волк», — подумала я. Еще один волк, такой же огромный, как первый, только черный как смоль. Именно этот волк преследовал меня вчера вечером в Саутгемптоне, я его узнала. Только сейчас я поняла, что Михаил — монстр,
Черный волк рванулся к моей кабинке, я испуганно завопила и прижалась спиной к двери, ожидая, что он ворвется внутрь в любую секунду. Но тут я услышала еще один рык, и зверь схлестнулся со зверем.
Я выглянула над кабинкой и увидела, как рыжий волк прыгнул к глотке черного.
Теперь они напоминали дерущихся собак — рвали плоть друг друга, лязгали зубами и рычали. В густом паре я толком не видела, что происходит, но черный волк был крупнее, я почти не сомневалась в его преимуществе. Но рыжий волк не отступал, он вонзил клыки в плечо черного волка и не отпускал его.
В какой-то миг мне показалось, что рыжий волк меня защищает. Какая глупость! Он всего лишь хочет сам заполучить добычу.
— Помогите! — кричала я. — Кто-нибудь, помогите! — Мой голос эхом отражался от зеленых и белых плиток, но никого не было рядом.
От пара снова перехватило горло, я стащила с головы белый чепец, влажный от сырости, и прижала его к лицу.
Казалось, что сражение длится целую вечность, хотя, скорее всего, прошло лишь несколько минут. Я больше не ощущала течения времени. В мире не осталось ничего, кроме моего лихорадочного, сильно бьющегося пульса и трясущихся конечностей. С самого утра я чувствовала себя уставшей, а сейчас, ослабев от страха, понимала, что сил хватит только на то, чтобы не упасть. Но я продолжала удерживать дверь.
Наконец черный волк отступил. Он пятился от рыжего, тяжело дышавшего. Я снова услышала этот тошнотворный звук, волк неистово изогнулся и рывком встал на задние лапы. Черная шерсть исчезала, прячась под появившуюся кожу. И хотя я знала, что это Михаил, что все это время он был Михаилом, все равно с потрясением увидела возникшее жестокое лицо. Его плечо кровоточило, но рана заживала прямо у меня на глазах.
Его взгляд метнулся в мою сторону, и я опять увидела тусклые звериные волчьи глаза.
Захохотав, Михаил сгреб в охапку свою одежду и начал одеваться.
— Только посмотри на себя, — хохотал он. — Настолько тупая, что даже не понимаешь, что видела. Не можешь оценить показанное тебе чудо. Хорошенькие золотистые кудряшки прилипли к лицу. Красивая и тупая — очень аппетитная.
— А ты всего лишь цирковой урод, — крикнула я в ответ с напускной бравадой.
Это его взбесило. Михаил зарычал так же свирепо, как делал это, когда был волком.
— Ты не понимаешь, кто стоит выше тебя. Ты даже Бога не узнаешь, если Он перед тобой появится.
— Ты не Бог!
— Мой сородич как раз нагулял аппетит, — произнес Михаил, застегивая рубашку. — И я думаю, он хочет сам тебя заполучить. — Он открыл дверь, впустив внутрь узкую полоску света. — Не беспокойся. Утром я приду, чтобы обглодать твои кости.
Дверка захлопнулась, я услышала, как в замке поворачивается ключ. Я по-прежнему сидела в западне наедине с рыжим волком.
Он не кинулся на меня сразу. Может, он и проголодался, как сказал Михаил, но я видела, что он хромает и у него явно что-то болело. На полу виднелись капли крови, не только из раны Михаила. Он ранен. Сильно?
Достаточно сильно, чтобы я смогла убежать?
Я робко спустилась на пол и медленно открыла дверку кабинки, но, едва хотела сделать шаг наружу, волк повернулся и уставился на меня. Его золотисто-зеленые глаза ярко сверкали сквозь клубы пара. Волк низко опустил голову, как любое раненое существо, и я вспомнила, что рассказывал мне в Морклиффе садовник: раненые животные и есть самые опасные.
Я не решилась рисковать. Я метнулась обратно в кабинку и захлопнула дверку. Волк подошел ближе, снова пометался перед моей дверью и остановился достаточно близко, чтобы я слышала его затрудненное дыхание.
Я тряслась всем телом от изнеможения и страха, но заставила себя рассуждать разумно. Зверь ранен.
Ослабел. Возможно, ему уже не хватит сил, чтобы проломить дверку кабинки, а снизу он не проползет, слишком большой. Несомненно, он оправится, и тогда будет очень голоден, но на это потребуется время. А время на моей стороне.
Джентльмены из первого класса завтра захотят сходить в турецкие бани. Вероятно, бани открываются после завтрака. Это значит, что смотритель явится сюда, чтобы все подготовить, во время завтрака, а то и раньше. Помощь придет. Мне нужно только подождать.
Жара была невыносимой. Я сильно вспотела, кожа стала липкой, дышалось с трудом. Я боялась раздеться, мне казалось, что тогда я стану совсем уязвимой, но оставаться в мокрой, отяжелевшей одежде в этой удушающей жаре было еще ужаснее. Я с трудом стянула с себя промокшее форменное платье, оставшись в тонкой сорочке и нижней юбке. Стало немного легче.
Я подтянула колени, чтобы лечь на узкую скамеечку, и подсунула платье под голову. Рейки сильно врезались в тело, но я не обращала на это внимания. Волк снаружи улегся прямо под дверкой. Я видела только его рыжую шерсть. Он ждет. Он не собирается меня отпускать даже во сне.
Мысль ужасала, и я еще долго дрожала и кашляла. Но в конце концов сон взял надо мной верх, и я забылась.
11 апреля 1912 г.
Я проснулась, понимая только, что мне неудобно, все тело затекло и очень хочется спать дальше. Тут я открыла глаза, и странная обстановка, а также невероятные воспоминания, объяснявшие ее, заставили меня мгновенно вскочить. Я села и придавила руками дверь еще до того, как вспомнила, что делаю это из-за волка.
В помещение проникал свет — слабый, серый. Значит, уже заря. Должно быть, тут есть иллюминаторы. Я посмотрела вниз, но волк больше не лежал у меня под дверью. Я не слышала его тяжелого дыхания, не слышала клацанья когтей по плиткам. Может, он ушел? Или отошел достаточно далеко, чтобы я смогла подбежать к двери и заколотить в нее? Теперь-то кто-нибудь будет рядом?