Обреченность
Шрифт:
— Возможно, я тоже заслужила умереть. Я была просто ребенком, когда наш автомобиль вылетел с дороги той ночью, когда она пыталась уйти от него. Ночью, когда она пыталась спасти меня от этой жизни, — разгневанная я продолжаю: — Возможно, я тоже заслужила годы наказаний, изоляции и голода. Извращенные способы, которыми он пытался сломать меня, чтобы я расплатилась за грехи моей матери. Возможно, закрывать маленького ребенка в клетку не больше её тела и опускать в резервуар, полный ледяной воды, а затем наблюдать, как она борется за воздух — ещё одно, что я заслужила. Или, возможно, это была жестокость моей надзирательницы,
Мой голос срывается на заключительных словах, рыдание, перехватившее моё горло, жаждет вырваться на свободу. Но он не заслуживает моих слез, Коул никогда не получит моих слёз.
Его ледяной пристальный взгляд схлестнулся с моим, кажется, что на целую вечность. Когда он прерывает зрительный контакт и снова смотрит в окно, я мгновенно ощущаю потерю и оборачиваю свои руки вокруг себя, чтобы отразить холод, исходящий от моих костей.
Потерянная в своих мыслях, я не замечаю, как мы приезжаем назад в имение Коула до того момента, пока мы не паркуемся перед передними дверьми. Автомобиль останавливается, и Коул выходит, затем он делает что-то неожиданное: моментом позже моя дверь открывается.
Он не отпускает свою любимую команду, но его раскрытая ладонь сообщает мне, что он ожидает от меня.
Слегка потрясённая его демонстрацией учтивости, я медленно размещаю свою руку в его, дрожа от теплоты его прикосновения и того ощущении его большой руки, касающейся моей маленькой ладони.
Он не вытаскивает меня из автомобиля, он ждет, пока я вылезу, и я могу почувствовать его взгляд, даже если и не смотрю в его лицо.
— Я должен заняться кое-какими делами. Я провожу тебя до нашей комнаты и велю прислуге принести тебе еды. Мы уезжаем в восемь. Я ожидаю, что ты будешь готова к этому времени, думаю, что ты насладишься развлечением этого вечера.
Я могу только кивнуть.
Нет никакой причины вызывать его гнев, плюс, я могу провести время в одиночестве, чтобы собраться мыслями и обдумать все.
Когда он оставляет меня одну в нашей комнате, я сажусь на край кровати и пробую успокоить разбежавшиеся мысли. Я долго сижу, пока солнце не поднимается высоко в небе, а затем начинает опускаться. Проходят часы, но я не двигаюсь до тех пор, пока низкое гудение не указывает, что кого-то разблокировал замок и вошёл в комнату.
Я поднимаю голову и вижу, как Люк входит в комнату, держа наполненный едой поднос, который он относит к французским дверям и ставит на маленький столик, расположенный между двумя креслами. Он закидывает виноград себе в рот, перед тем как повернуться ко мне лицом, его рот поглощает сочный плод, когда уголки губ приподнимаются в усмешке.
— Ты должна есть, зверушка. Иди и поешь со мной, я обещаю не кусаться.
Я наблюдаю за его расслабленной позой и тем, как обыденно он наклоняется за другим плодом, в то время как его глаза не оставляют меня.
Люка, как всегда, трудно прочесть. Он — один из немногих, о которых мой дар не дает ясного представления. Это интригует и расстраивает. Живя с моей способностью в течение многих
Без этой способности, я обращаюсь к моей интуиции, того, чего мне серьёзно не достаёт.
Люк дружелюбный? Сомнительно.
У него есть скрытый мотив? Определенно.
Могу ли я использовать его для своего преимущества? Увидим.
Медленно встав, я иду к нему и сажусь на одно из кресел с высокой спинкой. Он улыбается сам себе и занимает другое. Мы достаточно далеко друг от друга, что я не чувствую себя задыхающейся, но все же достаточно близко для него, чтобы прикоснуться ко мне, если бы он пожелал это сделать.
— Коул прислал тебя?
Я задаю свой вопрос, но опускаю взгляд на еду на столе. Тянусь, чтобы захватить немного сыра, которого в действительности мне не хочется, но я должна держать свои руки занятыми. Волнение — одна из моих подсказок.
Мои глаза возвращаются к его лицу, чтобы увидеть, как он кусает блестящее красное яблоко. Он жует его, прежде чем небрежно посмотреть на меня и ответить:
— Нет, я увидел горничную, несущую тебе поднос, и подумал, что тебе бы понравилась некоторая компания. Это было неправильно? Ты предпочитаешь сидеть в изоляции?
Я беру крекер с тарелки и подношу его к своим губам.
— Нисколько. Это твой дом, и ты волен делать всё, что пожелаешь.
Он ещё раз подносит яблоко к своим губам, затем опускает его, не укусив. Его глаза следуют от моего лица вниз по моей груди и так до самых ног. Затем он поднимает свой пристальный взгляд, чтобы встретиться с моим ещё раз.
— Я бы мог сказать что-нибудь грубое, что-нибудь такое, что я желаю с тобой проделать, как только ты надоешь моему брату, но я лучше демонстрирую, чем рассказываю, — он ухмыляется, и его первоначальный фасад беспечности исчезает. Его слова передают ревность, которую он затаил по отношению к Коулу. Его усмешка вынужденная, и в течение краткого момента его аура высвечивает слабый цвет. Оранжевый, ярко оранжевый — цвет предательства.
Независимо от того, были ли это его эмоции, что он излучал постоянно, или лишь единожды он почувствовал это в отношении своего брата, я не могу сказать. Это мелькнуло слишком быстро, чтобы быть полностью уверенной.
— Проглотила язык, зверушка? Ну-ка, ты же можешь пообщаться со своим новым братом, можешь же?
Я прочищаю своё горло, отталкивая все мысли в сторону. Остается лишь мой план. Я должна найти способ, как использовать Люка, а это возможность начать собирать от него информацию.
— Почему вы оба ненавидите Крэйвенов? Почему, когда наши семьи были связаны более сотен лет, ты и твой брат хотите разорвать эту связь?
В этот раз нет никой ошибки в его эмоциях — его аура вспыхивает красным. Злой, жестокий и кровожадный красный, который быстро был поглощен тьмой, такой же, как и та, что цепляется за Коула.
Он кладет половину своего недоеденного яблока на стол и прижимает свой указательный палец поперек губ, размышляя.
Я пользуюсь возможностью посмотреть на него, изучить его черты и почувствовать его мужское совершенство.