Обреченные эволюцией, или Новые приключения веселых мусоров
Шрифт:
«Адвокат» Безродный с «прокурором» согласился и предложил, дабы не терять время, немедленно расстрелять своего подзащитного.
«Народный заседатель» Удодов выступил с инициативой повесить на участкового месячный план по задержанию минимум одного преступника в день, но был грубо оборван Соловцом, чьи подчиненные с трудом справлялись с расследованием даже двух преступлений в квартал. Тридцать задержанных злодеев в месяц означали паралич всей работы РУВД.
«Судья» Дукалис поддержал «прокурора» и дал Удодову
Котлеткин от имени общественности внес предложение лишить Пуччини зарплаты на полгода и на эти деньги покупать на всех разнообразные прохладительные напитки. Мысль сержанта-водителя вызвала у собравшихся интерес и была признана отвечающей генеральной линии судебного процесса.
Ларин также не остался в стороне и намекнул на необходимость подкрепиться хотя бы пивом, чтобы не прерывать заседание. Чердынцев коротко кивнул и отправил двух ефрейторов за нужным продуктом, снабдив их деньгами, изъятыми у шутника.
Когда бутылки с «Балтикой № 9» были принесены и откупорены, а жаждущему Пуччини показали фигу, в одной из клеток очнулся сильно помятый человек в разодранных брюках и женской кофте на голое тело, подобранный нарядом ППС возле салона эротического массажа, и стал биться об решетку, крича, что он тоже судья, желает присоединиться к коллегам и вместе с ними вынести участковому справедливый приговор. В качестве подтверждения своих слов алконавт достал спрятанное в ботинке удостоверение и начал махать им перед носом удивленного начальника дежурной части.
Удостоверение оказалось подлинным, как и федеральный судья Фонтанкинского районного суда Александр Гурьевич Шаф-Ранцев.
Толкователя законов с извинениями выпустили из клетки, дали бутылку, и он занял место секретаря, привычно не обращая внимания на тот абсурд, что творился в холле РУВД.
Обвиняемому тоже дали слово, но, послушав пару минут стенания Пуччини, сопряженные к тому же с оскорблениями Соловца лично и ОУРа в целом, Дукалис подмигнул одному из конвоиров, и участкового лишили слова.
После чего тот обиделся и ушел в угол клетки.
Опохмелившийся судья встал, потребовал себе еще бутылочку пивка, заправил выбившуюся кофту в штаны и произнес двадцатиминутную речь о торжестве справедливости, проиллюстрировав ее примерами из собственной практики.
Милиционеры и дознаватели с удовлетворением узнали, что судейский корпус в его лице полностью поддерживает их нелегкую борьбу с гражданами, в принятии решений ориентируется на «внутреннее убеждение» стражей порядка, не принимает в расчет всякие глупости вроде «алиби», считает заключение под стражу единственной достойной внимания формой меры пресечения, а приговоры строит на принципе «лучше посадить сто невиновных, чем выпустить одного виновного».
После выступления профессионального судьи Дукалис, Соловец и Безродный стали препираться на тему строгости наказания, ибо «адвокат», возбужденный словами Шаф-Ранцева, начал снова настаивать на расстреле Пуччини во внутреннем дворике РУВД, не принимая в расчет принятый в России мораторий на смертную казнь.
Ларину стало скучно, и он тихо ушел обратно к сантехникам…
В это же время плененный Игорь Плахов, доставленный в подсобное помещение какой-то аптеки, уже который раз пытался убедить своих стражей, что ничего не имеет против советской власти.
Один из присутствовавших, очевидно карусельщик, к которому другие обращались не иначе, как дядя Мефодий, подозрительно поигрывал револьвером. Навалившись локтями на стол, он исподлобья угрюмо рассматривал оперативника. Другой, длинный, напоминающий известного предводителя уездного дворянства, крутил в руке бильярдный шар, словно намереваясь его откусить. Третий, куплетист, нервно теребил в руках свое канотье, явно намереваясь что-то сказать. Чистильщик сапог и цыганенок, слежка за которыми столь бесславно закончилась, пристроившись у двери, теперь сами усиленно наблюдали за пленником.
— Что я вам скажу… — покосившись в сторону Мефодия и демонстративно поднеся ко рту ладошку, словно скрывая его от Плахова, заговорил Касторский. — Пижон этот, я имею мнение, из тех, — артист закатил к небу глаза. — Ну, из кабинетов которых Иркутск виден, как говорила моя незабвенная бабушка, царствие ей небесное. Вы бы поинтересовались личностью господина…
И Буба ловким движением фокусника быстро извлек из нагрудного кармана пиджака оперативника его служебное удостоверение, бросив на стол перед Мефодием:
— Вуаля! Вот и птичка вылетела!..
— Что с ним болтать? Кончать гада надо! — мельком взглянув на золотистого двуглавого орла, вытесненного на обложке документа, обратился к Мефодию чистильщик обуви.
— Согласен, — кивнул цыганенок и вытащил из-за пояса наган, — у нас нет другого выхода…
На втором этаже ничего не изменилось.
Всё так же гудел и подрагивал компрессор, виртуозы вантузов сидели рядком у стены и перекуривали, а вода стояла в унитазах на том же уровне, что и час, и два назад.
Ларин почесал в затылке.
— Чё пришел? — нелюбезно спросил старший сантехник. — Топай-ка, паря, до хаты. Ты тут не помощник…
Сие наглое заявление возмутило оперативника, и он пожалел о том, что его потертый ПМ лежит в кабинете. А то бы выстрелил поверх голов водопроводчиков да потом погонял бы их кругами по туалету, а затем заставил бы их отжаться раз по сто от кафельного пола, и…
«Нет, так нельзя, — одернул себя Андрей. — Стрелять — это лишнее. Дубинкой разве что… Но и это непродуктивно. Лучше покажу им, как надо по уму всё делать…»