Обреченные на вымирание
Шрифт:
– Тихо, тихо, Толечка. Все хорошо. Чего расшумелся? Чего? Садись давай, садись. Суп остынет.
Толик послушно сел, низко наклонился, нащупал ложку и принялся быстро хлебать, разбрызгивая суп по лицу.
Толика знали все. Он был безобидный парень с заскоками. И сейчас он подарил мне надежду, что все обойдется. Ярости во взгляде молодого и правда поубавилось, но отпускать меня с миром он не собирался.
– Яхо, это, тащи дедана на улицу. Сейчас наваляем, будет знать, как бортовать нас, – громко, на публику говорил молодой, обводя столовку яростным взглядом.
Перестали звякать ложки, прекратились хлюпанья, смолк померанский гул, повисла траурная тишина. В этой тишине я расслышал спокойную, едва уловимую мелодию, которая доносилась из варочного цеха. Медовый голос Фрэнка Синатры сочился среди стариков, как туман в лощине меж гнилых пней.
Вся «Песочница» повернула помятые сухие лица в нашу сторону. Испуганное и в то же время любопытное выражение их глаз напоминаловзгляды мартышек в зоопарке. Из дальнего угла, где за столом сидело трое крепких парней, послышалось молодецкое гоготание. Кто-то из них крикнул:
– Вломи ему, Шурум!
Сразу стало понятно, перед кем он ломал комедию. Не заметил, как Яхо оказался у меня за спиной и резко дернул за воротник футболки, да так, что та затрещала. Размахивая руками, я повалился вместе со стулом навзничь. Не успел опомниться, как уже волочился по бетонному полу. Зашаркали ботинки, заскрипели стулья, раздвигаясь перед нами, как ряска перед лодкой. Приободренный ухарскими воплями, Шурум вошел в раж, визжал и сыпал малопонятными словечками, размахивал руками и норовил пнуть меня по ребрам. Я как мог уворачивался. Воротник больно впился в горло и не позволял даже пискнуть, глаза лезли на лоб. Обеими руками я оттягивал горловину, стараясь вдохнуть, перебирал задними ногами, как кузнечик.
Мы вывалились из столовой под улюлюканье молодчиков, под молчание стариков и под медовый баритон Синатры. Я вспомнил о полиции. Возможно, кто-то из служителей Фемиды находился в зале?! Обязательно кто-то да был. Там столько народа! Ага, и каждый в испуге отдергивал ноги, чтобы я не уцепился. Теперь много чего стало по-другому.
Словно корыто с хламом, Яхо уволок меня за угол.
– Ну все, Карабас, тебе, это… крышка! – визжал Шурум. – Держи его,Яхо!
Непоколебимый бичуган, обхватив меня обручем мускулистых рук, прижал к животу. Да так, что я не мог вздохнуть и только крякал.
– Послушай, – сиплым голосом давил я, – давайте уладим все мирно.
Я уже был готов согласиться чинить чертов самолет, лишь бы они оставили меня в покое.
– Я, это… покажу тебе, как нам перечить! – визжал Шурум, не слушая меня. Встал в боксерскую стойку и запрыгал на месте. – Самолетчик хренов, – при этих словах он двинул мне по челюсти. Моя голова мотнулась влево, волосы упали на глаза. По-настоящему стало страшно только сейчас, когда громила обездвижил меня, а сумасшедший наркоман принялся обрабатывать. Вдруг представилось, что у Шурума в кармане может оказаться нож или опасная бритва, психи любят бритвы. Огосподи. Их словно магнитом тянет к заточенным штуковинам. Удар по левой скуле отбросил мою голову вправо. Потом снова влево. И тут сквозь растрепанную челку я заметил за спиной Шурума невесть откуда взявшегося типа. Сколько? Три-четыре секунды прошло, пока моя голова летала из стороны в сторону, а он стоит и не шелохнется, словно с самого начала был здесь.
– На тебе, дерьма кусок, получай, – пыхтел Шурум, нанося удары. Я почувствовал, как по подбородку потекла теплая струйка (слава богу, что не по ногам).
Сквозь спутанные волосы я видел, как тип позади Шурума склонил голову и рассматривает меня, словно афишу заезжего цирка, отпечатанную на дешевой бумаге низкого качества с расплывчатыми очертаниями начесанных пуделей в пачках. Зубочистка перекочевала из левого уголка его рта в правый.
Удар по зубам, моя голова отлетела в другую сторону, тип скрылся за Шурумом. Послышался сухой металлический щелчок. Следующего удара уже не последовало.
– Отпусти его, – потребовал спокойный негромкий голос. Шурум замер с занесенной рукой, словно его насадили на металлический каркас. Он не смел повернуться и косил глаза, как бы пытаясь заглянуть себе за спину.
– Сделаем так. Я забираю этого ветерана, и мы расходимся. Вы достаточно его поучили, еще пару плюх, и он не восстановится. Вам это надо?
Вдохновленный безобидным тоном инкогнито, Шурум расслабился, опустил руку и повернулся. Теперь я видел незнакомца целиком. Он стоял без напряжения, в серой свободной футболке с темными кругами пота в проймах, в зеленых штанах с засалинами на бедрах, в сандалиях на босую ногу, загорелый, коротко стриженный. Над правым глазом выделялся лиловый рубец. Спокойная улыбка едва читалась на губах, словно все было не по-серьезному и пистолет, который он сжимал в правой руке, нацеленный в живот Шуруму, игрушечный. Но вот только взгляд из-под черных бровей обдавал холодком, а зрачки были такие же черные и большие, как дыра в стволе. И мне кажется, никто из нашей скульптурной композиции «Поучение упрямца» не сомневался, что нажать на курок этому типу – раз плюнуть.
– Кто ты такой? – Шурум старался сохранить лицо и не выказывал испуга.
– Кто я такой, не имеет значения. Отпускайте мужика, и мы разбегаемся.
Минуту Шурум раздумывал, переводил взгляд с лица незнакомца на пистолет, нервно переминался, неосознанно сжимал и разжимал кулаки. Нечаянно заполучив могущественного союзника, я был уверен, что все теперь пойдет по его сценарию.
– Ладно, – наконец, согласился Шурум, – но, это, только знай, я такие вещи не про…– он заткнулся. Рука типа поднялась выше, и ствол пистолета теперь заглядывал ему в глаза.
– Яхо, не слышишь, что ли? Давай отпускай. Все, мужик, успокойся, мы уже того… Забирай, он нам не нужен, только попачкались.
Я с облегчением почувствовал, как обруч разомкнулся. Неуверенно встал на ноги, вдохнул полной грудью.
– Все, расходимся. Вы в кафе доедать обед, а мы в закат.
– Пошли, Яхо, – недовольно пробурчал Шурум и зашагал, подпрыгивая на носочках, словно колесо, искривленное «восьмеркой». Здоровяк вроде как даже не испугался. Не обращая на нас внимания, пошел следом, как огромный шарик за веревочкой. Я стоял, рукавом футболки вытирал разбитую губу и думал, что он, наверное, дурак, раз позволяет помыкать собою этому наркоману.
– Двигаем скоренько, пока они не позвали дружков, – незнакомец сунул пистолет сзади за пояс, прикрыл футболкой и зашагал прочь.
Я едва поспевал за ним. Долго петляли по анклаву, пока не очутились у двухэтажного краснокирпичного с железной бурой крышей, с чердачными оконцами очень старого дома. Едва зашли в подъезд, как в нос пахнуло застоялым воздухом, сырой штукатуркой и известкой.
Деревянная лестница поскрипывала под ногами. Мы поднялись на второй этаж и остановились у железной двери. Незнакомец согнул палец и тихо постучал по полотну, выбивая какой-то код. Металлический звук коротким эхом разошелся по подъезду и стих в сумраке лестничных площадок и маршей. В тишине за дверью послышался осторожный скрип половицы, а затем шепот.