Обреченные на вымирание
Шрифт:
– Да.
Разговор на этом угас. Внизу проплывали лоскуты полей, ниточки проселочных дорог, в зеленом море тонули крыши домов. Голубое, доброе небо вбирало в себя все неприятности и тревоги. В душе воцарились мир и покой. Чувствовал я себя превосходно, растекся по креслу в дремотной лени, как разогретый пластилин по баночке.
Спустя час мы увидели блестящие сферы ангаров, неподалеку замершие в ряду самолеты, темную полосу воды, подтопившую восточную оконечность аэродрома, и вплотную подступившую к взлетной полосе.
– Держи штурвал, – вдруг сказал Андрей и, убедившись, что я взял управление на себя, прошел в салон. Через минуту он вернулся с бутылкой воды. Предложил мне, я отказался. Напившись он проговорил:
– Давай, Михалыч, туда. Видишь памятник, рядом вытянутое здание? Наверное, штаб. Справа широкая дорога, на нее сядем. Сможешь?
Я пожал плечами. Раньше конечно бы смог, но столько лет без практики…
– Ты, прав, лучше я. – Он поставил бутылку в подстаканник, взялся за рукоятки. Летели уже над аэродрома, когда правый двигатель вдруг зафыркал, словно подавился костью, закашлялся и заглох. Андрей быстро посмотрел на меня.
– У меня не было времени испытать его, – оправдывался я. – Шурум – гад, постоянно висел над душой.
Андрей, казалось, меня не слушал, сосредоточился и тянул машину на одном моторе. Я заткнулся и энергично шевелил мозгами, предполагая возможные поломки.
Андрей посадил самолет жестче, чем на «Восточном» и не на дорогу, примыкающую к штабу, а на поросшую взлетную полосу. Остановились у огромного ангара.
– Давай, Михалыч, здесь разбирайся, а я в штаб, пороюсь в бумагах. Сам на крыло залезешь?
– Конечно, – с готовностью ответил я. – Послушай, Андрей, я пока не знаю, что случилось, но неисправность, что была раньше, я устранил. Честно тебе говорю. У меня не было возможности проверить и обкатать двигатель. Эти чешские моторы капризные, а у меня ни схемы, ни характеристик…
– Не парься, старичок, я знаю, что ты лучший механик во всей округе. Все нормуль. У тебя руки заточены под это дело.
– Правда? – я взглянул на свои руки.
– А то, – больше не сказав ни слова, Андрей развернулся и пошел по направлению военного городка. «Другой бы отматерил, слюной забрызгал, а может и треснул даже, – подумал я, – а он «…не парься, старичок…»». С готовностью оправдать надежды я посмотрел на лашку, растопырил и пошевелил пальцами, как ковбои перед выстрелом. Угрожающе двинулся на самолет, но не сделав и пары шагов, вспомнил, что у меня нет инструмента: «Черт тебя дери, старичок», выругался я и обернулся.
Андрей шел по полю, утопая в траве, лишь плечи и голова плыли над покачивающимся зеленым морем. Я открыл рот, чтобы ему крикнуть, что нечем чинить, но передумал. Вкралась надежда, что в самолете, возможно, имеется шанцевый инструмент. И я – таки не ошибся. Свернутый в гибкой упаковке из кожзаменителя он аккуратно лежал под моим сидением. Выбор не ахти какой, но набор торцевых ключей и пара отверток имелись.
Чтобы открутить боковой щиток на двигателе и добраться до его внутренностей, необходима стремянка высотой в полтора – два метра. Конечно, можно и с крыла поизвращаться, но это не дело. Я осмотрелся и не найдя ничего подходящего, заглянул в ангар. Он оказался пустым, как консервный склад после налета мародеров. Припаркованный у боковой стены бортовой ЗИЛ оказался как нельзя кстати. Напрягая мышцы и воображая себя Голиафом, я отворил тяжелые ворота. Затем запустил уцелевший двигатель и без труда закатил самолет в ангар. Поставил его так, чтобы неисправный мотор оказался ровнехонько над кузовом машины.
Я работал в застоялом, пыльном полумраке, зажав в зубах фонарик, то и дело, всасывая вытекающие из краешков рта слюни. От дела меня отвлек далекий гул. Тревожные колокольчики задребезжали в голове все разом. Я вытащил изо рта фонарь, выпрямился и прислушался. Звук усиливался.
С нарастающей в груди тревогой я спрыгнул с ЗИЛа и подбежал к воротам. В небе на высоте примерно полутора тысяч метров и на удалении, около пяти летел одномоторный самолет. По раскраске узнал в нем «мульку». Курсом «Слинг» шел прямо на аэродром. «Нас ищут!», от этой догадки стало дурно. Я посмотрел на часы: «Два с половиной часа. Быстро они». Притворил створы, сквозь щель, стал наблюдать за приближающейся машиной.
Слинг пролетел над аэродромом, чуть правее ангара, над рядом серебристых бомбардировщиков и ушел на восток. Я проводил самолет взглядом, перекурил, распахнул створы и вернулся к работе.
Через пять минут прибежал запыхавшийся Андрей.
– Что с лашкой?! – громко спросил он на входе.
– Что-то с бензонасосом. Сейчас откручу – станет ясно. Но это не то, что я раньше ремонтировал, там было с жи…
– Михалыч, как скоро починишь? – на лице Андрея лежала тень беспокойства, на лбу выступила крупная испарина.
– Точно не скажу, полчаса, может, час. А что случилось?
– Видел самолет? Ищут нас. Обманнка не сработал.
Андрей наморщил лоб, помолчал, затем продолжил уже бодрым голосом:
– А ты молодца, ловко придумал с ЗИЛком и самолет спрятал. Они нас не заметили.
– Что-нибудь в штабе нашел? – спросил я, зардевшись.
– Ничего особенного. Пойду, прошвырнусь по автопарку, он здесь рядом, бензин посливаю, – Андрей посмотрел на часы. – Через час вернусь, будем надеяться починишь птаху.
Он ушел, а я продолжил возиться с бензонасосом. Как и предполагал, проблема заключалась в подаче топлива. Я исправил неполадку, запустил двигатель, убедился, что он работает нормально, после чего заглушил, прикрутил кожух на место. Вытер о тряпку масляные руки, посмотрел на часы. Андрей отсутствовал уже около полутора часов. Я занервничал, нехорошее предчувствие змеей шевельнулось в груди: «Если не далеко, какого рожна так долго?».
Еще пять минут постоял у входа в ангар, вглядываясь поверх колышущегося разнотравья в малоэтажные армейские постройки, после чего отправился на поиски Андрея. Солнце стояло в зените и пекло нещадно. Я пересек поле, вышел на потрескавшуюся асфальтированную дорожку, которая вывела меня к бетонному забору с отвалившейся калиткой. За ограждением на обширной площадке из дорожных плит стоял длинный ряд брошенных заправщиков, изъеденных ржавчиной, пыльных, с битыми фарами, с выгоревшей краской. Словно брызги зеленой лужи, из-под спущенных баллонов выбивалась сочная трава. Удручающая атмосфера запустения и времястояния обволакивала, заключала в топкие объятия, словно трясина, через глаза проникала в голову, пускала корни, ввергая в апатию и оцепенение. Казалось, ноги прирастают к асфальту и если простою еще минуту, больше уже не сдвинусь, останусь ржаветь навечно с мертвыми бензовозами. Я вздрогнул и быстрым шагом пошел вдоль длинного ряда железного хлама, заглядывая в промежутки между машинами.
Конец ознакомительного фрагмента.