Обреченные на вымирание
Шрифт:
– Конечно. Только слушай, Андрюш, а не легче ему нас того, убить. У него, кажется, такие люди есть. Двоих я даже по именам знаю.
– Вряд ли. У него нет летных спецов, кроме нас. Хотя исключать такой поворот событий тоже нельзя. Мэр догадывается, что бомбардировщик где-то рядом. И в этом убедится, когда вернем Лашку. С другой стороны не вернуть не можем, иначе диалог сорвется. Возможно, попытается найти пилотов, но он не знает всего, что знаем мы и захочет получить эту информацию. Пытать нас пока не станет, будет присматриваться, щупать, проверять информацию. Так что, Михалыч, надо притухнуть. Время работает на него. Бог знает, как долго будет тянуть резину, кормить обещаниями и держать нас у ноги. Ума не приложу,
Андрей остановил машину у северного пропускного пункта перед железными воротами. Из будки вышел сгорбленный пожилой мужчина в синей бейсболке, в очках на носу и разваливающейся походкой подошел к машине. Второй полицейский с испуганным лицом наблюдал за происходящим из окна.
– Машину покажите, - сказал дедок и сощурился. Его лицо было покрыто почечными бляшками, под глазами залегли черные круги. Андрей заглушил мотор, вылез из внедорожника и со скучающей физиономией продемонстрировал пустой багажник, распахнул задние двери. Тот бегло осмотрел, махнул рукой второму. Старик на КПП наклонился и принялся что-то крутить, его спина ритмично поднималась и опускалась. Ворота медленно, словно сами были такими же старыми, как и их стражи, с тонким скрипом сдвинулись, открывая нам путь на железнодорожную станцию.
– Куда мы сейчас?
– спросил я Андрея.
– Вернемся на аэродром окружным путем.
Некоторое время мы ехали молча. Андрей о чем-то напряженно думал, затем спросил.
– Михалыч, тебе не показались странными тот старик со старухой на крыльце, когда мы вышли из школы?
– Нет, не показались. Сумасшедший дед нес какую-то ахинею про сатану. Подобное от многих в последнее время слышал. Вид только у них такой, словно прошагали много километров. Пыльные они.
– И я про то же. Старик не сбрендил. Взгляд у него не такой. Он просто устал и напуган и сильно напуган, до самых чертей напуган.
Андрей резко нажал на тормоз. Внедорожник остановился, под колесами заскрежетала щебенка. Поднятые клубы пыли обтекли машину и неспешно поплыли вдоль дороги к водокачке. Я едва успел выставить руки, чтобы не удариться о панель.
– Надо с ними поговорить, - Андрей крутанул рулем, одновременно утапливая педаль акселератора. Мы помчались обратно. Старик, который выпускал нас три минут назад с непоколебимым видом, словно видел впервые, подошел к водительской двери и попросил открыть багажник. Андрей, было, хотел возразить, поджал губы, глаза хищно блеснули, но глядя в выгоревшие равнодушные глаза, передумал. Выпрыгнул из машины, показал все, что требовалось, после чего нам открылся путь в анклав.
Меньше чем за минуту мы промчались по Союзной до поворота к мэрии. Свернули на примыкающую улицу, за «Телеком центром» в тени разлапистой черемухи Андрей припарковался, сказал, чтобы я ждал его в машине, сам вылез и пошел в сторону школы. Он вернулся через пять минут, ведя под локоть старую женщину, ту самую, что стояла у стены и наблюдала за спором охранников со стариком. Следом плелся, осунувшийся, с опущенными плечами сам дед. Он уже не был похож на одержимого. Андрей часто оборачивался на него и не переставал что-то нашептывать бабуле.
Мы доехали до Краснознаменной, свернули во двор и остановились у дома, где я жил до переезда к Андрею. На звук мотора никто не вышел, только дверь первого подъезда едва приоткрылась.
– Федор Игнатьевич! Дорогой!
– нарочито громко заговорил Андрей, - как мы рады вас видеть, вы просто не представляете. Мы ведь обещали вас навещать, помните? Тут как раз представился такой случай, - радость плескалась через край, ослепительная улыбка Андрея сделала ярче и без того солнечный день.
Со скрипом растягивающейся пружины дверь приоткрылась шире. Из-за нее робко выглянул мой бывший сосед. Андрей помог распахнуть дверь настежь, обхватил старика за плечи и поволок к машине, не переставая осыпать восторгами от встречи. Федор Игнатьевич хлопал глазами и явно был смущен вниманием. Вертел головой, всматривался в Андрея, словно желая прочесть в его глазах подвох: с чего это вдруг о нем вспомнили. Когда подошел я, он заулыбался, взял меня за руку и начал трясти.
Глава 22. Черная река 3
– Я знал, Сережа, что ты вернешься, не бросишь старика. Трещина расползлась, ты бы посмотрел, не опасно это?
– Конечно, посмотрим, Федор Игнатьевич, обязательно посмотрим, вот только сначала гостей примем.
– Андрей распахнул дверь и помог вылезти пожилой женщине, следом за ней показался старик. Улыбка на крупном лице Федора Игнатьича поблекла. Подслеповатыми глазами он с настороженностью смотрел на незнакомцев.
Скоро понукаемые Андреем, мы все оказались в квартире Игнатьича. Деда из городка Подгорье Днепропетровской области звали Степан Романович, а его супругу Арина Николаевна. Со слов старика, старушка по большей части отмалчивалась, стало известно, что в поселении насчитывалось около пятнадцати жителей. Хотя они отказались от электроэнергии, бесплатной пайки и защиты анклава, жили неплохо. Подгорье имело кое - какие запасы консервов и скважину с питьевой водой. Огороды и уцелевшая скотина были хорошим подспорьем в составлении меню. Старики сами поддерживали порядок и держали оборону с двумя охотничьими ружьями. Впрочем, ими никто не интересовался.
Опустив плечи, сложив сухие, обернутые морщинистой кожей руки на колени, словно все потеряно и нет надежды, вперив невидящий взгляд в пол, Степан Романович тихим трескучим голосом рассказывал. Заикался, часто перемежал речь украинскими словами. Умолкал и вновь возвращался к кошмарам, которые пришлось пережить. Он поведал, что, пожалуй, только ему и старухе удалось выжить благодаря Богу и тому, что их дом стоял на краю у леса. Они собственными глазами видели демонов.
Черные жуткие, с жабрами, безголовые, с огромной пастью в самом теле, пришли на четырех лапах с юга. Быстрые, кровожадные, они напрыгивали на людей и те почти целиком помещались в их пастях. И были у них кроме кривых зубов, похожих на рыболовные крючки, тысячи щупалец, вокруг жутких этих зевов, как трава на краю ямы. Демоны не ели людей, а высасывали. Обескровленные, синюшные люди вываливались из их глоток мертвецами.
Мы слушали старика, переглядывались и чем дальше он рассказывал про ужасы ада, тем больше мы ему не верили. Старуха с аппетитом, торопливо и неряшливо ела, изредка кивала и поддакивала:
– Так и было, так оно и было.
Дед к еде не притронулся. Вспоминая односельчан по именам и фамилиям, он вдруг воспламенился и чем дальше вел счет, тем ярче загорались его глаза, тем выше становился голос, тем чаще дышал и крестился. Ерошил костлявыми пальцами седую бороду, слюни летели из беззубого рта, он не замечал никого вокруг, казалось, видит только своих земляков и убивающих их тварей. Костерил мэра - пса шелудивого и его коблу с хунтой. Закончил апокалипсический сумбур, подкрепленный библейскими выжимками, эпитафией о каре Господней за грехи наши и выглядел абсолютно безумным. Смотрел с вызовом и, казалось, ждет от нас какого-то подвига, немедленных действий, облачения в доспехи. Задрал бороденку, выпрямился на табурете, словно кол проглотил, сдвинул кустистые седые брови. Глаза его горели во впалых глазницах, как уголья на дне ямы. Грязные одежды свисали с худых плеч лохмотьями. «Блаженный», «юродивый» - первые слова, что пришли мне на ум. Мы с Андреем многозначительно переглянулись.