Обреченные
Шрифт:
Здоровяк приготовил автомат и двинулся к улице. Он сделал несколько шагов и остановился в нерешительности, пытаясь понять, что же его насторожило. Майор простоял на месте не меньше минуты, вглядываясь в виднеющиеся развалины, но никакого шевеления так и не обнаружил.
— Почему вы не выходите на улицу? — негромко спросила профессор, осторожно подходя к нему. — Что-то не так?
— Да, — ответил Медведь, не переставая обшаривать взглядом виднеющуюся из их развалин улицу. — Только никак не могу понять, что именно. Как будто кто-то там есть, но не получается разглядеть, глаза, как назло, пощипывает. Видимо, какая-то дрянь со складов в воздух попала, чувствуете, запах странный…
— Я ничего не чувствую, — нахмурилась Николаева. — Воздух вполне чист. Может, вам пыль попала в глаза?
— Что? — Майор секунду смотрел на неё. — Вам глаза не щиплет? И воздух нормальный?
— Со
— Секунду! — оборвал её Медведь, чувствуя стремительно растущее подозрение. — Мне нужно кое-что проверить…
Он подхватил кусок кирпича и швырнул его на улицу. Угловатый обломок пролетел полметра и внезапно резко метнулся вниз, словно пуля, а потом с коротким пронзительным свистом молнией врезался в пол, рассыпаясь в пыль с неправдоподобно тихим хлопком. Ни одна пылинка не поднялась вверх и даже не дрогнула, лишь в образовавшемся в напольном покрытии отверстии виднелась небольшая горстка рыжего порошка — всё, что осталось от обломка. «Как же так, небо же синее…» Майор торопливо защёлкал кнопками УИПа, затем выхватил из кармана мобильный телефон конвоира…
— Что это было? — раздался голос подходящего к ним Степанова. Несмотря на ухудшающееся самочувствие, в его интонациях звучал живейший научный интерес. — Так действует аномалия? Откуда она здесь?
— Это Гравиконцентратор, — неторопливо объяснил Медведь, убирая в карман бесполезный мобильник. — В просторечии — Грава. Область повышенной гравитации, сила тяготения может достигать 100g, но обычно не более восьмидесяти. Убивает мгновенно.
Он обернулся к учёным и невозмутимо закончил:— Вокруг нас Жёлтая Зона. Итак, — он кивнул на обманчиво пустой выход на улицу, — мы отсюда не выйдем. Придётся искать другой путь.
15
Всё тело болело, словно побывало в камнедробилке, а кожа пылала огнём, будто по ней от души прошлись шлифовальным кругом. В голову гулко била кровь, и казалось, что налитые свинцом глаза вот-вот вывалятся из глазниц, прорвав веки. Что-то больно врезалось в живот, мешая дышать и вызывая тошноту, воспалённый от нехватки кислорода мозг требовал от хозяина вмешательства в сложившуюся ситуацию. Влад открыл глаза и в мутной дымке увидел прямо перед собой покрытую пожухлой травой землю с лужицей запёкшейся крови. Кровь, похоже, его собственная. Натекла из разбитого носа. Он скосил глаза по сторонам. Мир вёл себя неадекватно, перевернувшись с ног на голову. Пошевелить руками почему-то не удавалось, и вообще их не чувствовалось, словно не было совсем. Влад пошарил глазами. Руки, к счастью, оказались на месте, но заткнутые за пояс. Интересно, зачем он это сделал? И почему он в такой странной позе…
Пару минут он пытался вспомнить своё имя и вообще понять, в чём смысл жизни. Потом зрение начало восстанавливаться, и ситуация прояснилась. Руки не заткнуты за пояс, они в него судорожно вцепились. И вообще это не пояс, а ремень. Причём явно не брючный… Воспалённый мозг окатило жгущей болью, и в памяти вспыхнула картина сминающегося салона самолёта, тяжёлый удар и темнота. Стало ясно, что это не мир перевернулся вокруг. Он всё ещё сидит в кресле, точнее, висит лицом вниз, вцепившись в привязной ремень, причудливо перехлестнувший его почти по диагонали. Кресло искривлено и опрокинуто вместе с куском пола, к которому прикручено. Кажется, его расклинило в смявшемся обломке самолёта. От кресел справа и слева остались лишь рваные обломки, густо заляпанные чем-то липко-красным, подозрительно похожим на вывороченные внутренности. Больше ничего разглядеть не удавалось.
Дышать становилось всё труднее, и Влад попытался заставить свои руки отцепиться от страховочного ремня. Это удалось не сразу — сведённое судорогой тело скрючилось в кресле и не реагировало на утверждения о миновавшей опасности, не желая верить хозяину на слово. Наконец пальцы разжались, и руки безвольными рукавами уткнулись в землю. Пришлось ждать, когда к ним вернётся хоть какая-то чувствительность. Она вернулась вместе с тысячей иголок, вонзающихся в оживающие нервные окончания, и некоторое время въедливая боль не позволяла сделать вдох. Едва стало легче, Петров поискал глазами замок привязного ремня. Обнаружить его не удалось, и ему пришлось змеёй выворачиваться из согнутого в дугу кресла. Вывалившись на землю, он минут десять неподвижно лежал, восстанавливая кровообращение и дыхание. Жгущая боль, обволакивающая мозг, не проходила. Влад отыскал глазами просвет между искорёженным металлом и пополз туда.
Обломок корпуса самолёта, из которого он выполз, оказался совсем невелик. Небольшую часть фюзеляжа выдрало и скомкало, словно орех, внутри которого и оказался юрист. Его скорлупа валялась где-то на самом краю аэродрома, упёршись в разорванное проволочное заграждение. Видимо, оно эту скорлупу и остановило, после того как та прокатилась по ровной земле почти километр. Память неожиданно вытолкнула из глубин старое воспоминание: отец перед полётом объясняет ему, как необходимо действовать в случае аварийной посадки. Влад машинально ощупал себя в поисках переломов и открытых ран. Всё тело болело, незакрытая одеждой кожа покрыта густой сеткой глубоких царапин, сама одежда порядком изорвана, но никаких повреждений не было, только мозг по-прежнему жгло, словно он был обернут горячим компрессом.
Влад поднялся на ноги и прислушался к ощущениям. Голова не кружится, тошноты нет, слабости тоже. Значит, это не сотрясение. Вот только пить хочется… Он повертел головой, осматривая местность вокруг. Кажется, уже утро. От часов на руке не осталось даже браслета, мобильный телефон, из-под экрана которого проступали следы копоти, не подавал признаков жизни. Похоже, аппарат накрылся. Влад посмотрел на солнце. Оно находилось на востоке, и до зенита было ещё далеко. Пожалуй, сейчас начало дня, часов десять. В километре от него лежали руины того, что ещё недавно было аэропортом. То, что его уничтожило, оставило после себя лишь беспорядочное нагромождение обломков не выше уровня первого этажа. По всему лётному полю были густо рассыпаны обломки самолётов, чадящие жидкими дымами. Самый крупный из них размерами не превышал распиленный надвое легковой автомобиль, и Влад ещё раз посмотрел на смятый в скорлупу кусок фюзеляжа, из которого только что выполз. Повезло, другого определения нет. А он-то ещё переживал в детстве, что никогда не угадывал в лотерею…
Жар в голове не проходил, жажда усиливалась — явно стоило поискать медицинскую помощь. Вопрос только: где? Аэропорт превратился в одну большую братскую могилу, и даже приближаться к нему не хотелось. Но если происшедшее — это результат стихийного бедствия, землетрясения, например, или торнадо, сюда прилетят спасатели. Остаётся надеяться, что это произойдёт скоро. Влад вздохнул и побрёл к руинам, понимая, что только сейчас ему стало даже не страшно, а действительно жутко. О том, как он выжил, лучше вообще не думать, иначе через пару минут всё это закончится нервным срывом. Надо занять себя чем-нибудь, подумать о чём-то… о чём? О том, что здесь произошло, например. На землетрясение не похоже, самолёт ведь смяло, как фантик… а торнадо здесь неоткуда взяться, чай, не американский континент. И для террористов это уж слишком сильно — ничего в округе не осталось, даже взлётно-посадочную полосу забросало обломками. Он подумал, что МЧС придётся расчищать полосу, иначе их самолётам тут не сесть.
У руин аэропорта всё оказалось ещё хуже, чем он предполагал. То, что здесь произошло, буквально разметало весь стоящий и подъезжающий автотранспорт, расплющив в лепёшки автомобили и до неузнаваемости искорёжив автобусы. Вокруг не было ни одного дерева, словно здесь никогда ничего не росло, но руины строений оказались плотно забиты изломанными в щепу остатками неузнаваемой уже растительности. Пешеходов, похоже, разорвало на куски в одно мгновение: повсюду лежали руки, ноги и лишённые конечностей изувеченные тела, причём у руин их было так много, что к горлу невольно подкатила тошнота. Никаких спасателей нигде не было видно, лишь вдали раздавался разъярённый хрип сразу нескольких визжащих глоток — стая ободранных собак, покрытых кровавыми язвами, рвала на части человеческую ногу. Псы злобно огрызались друг на друга, вырывая добычу, и совершенно не обращали внимания на обилие других тел вокруг. Влада стошнило. Отплевавшись, он поспешил отойти подальше. В нескольких десятках метров от погибшего аэропорта обнаружилась торчащая из земли толстая цилиндрическая конструкция, чудом выдержавшая удар катастрофы, — остатки не то столба, не то какой-то опоры. На неё, словно на штык, был нанизан разодранный вертолёт белого цвета, определить модель которого по искорёженным останкам Влад не смог. Он осторожно приблизился к развороченному летательному аппарату и заглянул внутрь. Похоже, двигатель не горит, и взрыва можно не опасаться. От кабины осталось лишь металлическое месиво, но, вроде бы, на момент трагедии в ней никого не было. Влад укрылся за вертолётными обломками от психующей своры и опустился на землю, переводя дыхание.