Обрести силу
Шрифт:
— Заткнулся бы ты…, — Халли недовольно заворочался, как медведь, которого кто-то случайно потревожил в своей берлоге. — «Бессмертные» никому еще не кланялись… А комтур Верд, конечно, скотина и зверь, каких свет еще не видывал, но благодаря ему ты может еще и поживешь на этом свете.
Новенький же, бледное лицо которого особенно выделялось в ярких отблесках огня, сразу же начал шарить у себя на груди. И делал это он с такой яростью, что вызвал у лежавших легионеров нескрываемое любопытство. Те, кто были рядом с ним, непроизвольно вытянули головы, стараясь разглядеть, что это он там ищет.
— К черту этих всадников, — буркнул он, наконец-то вытаскивая что-то холщовое и позвякивающее из-за пазухи. — Я говорю об этом…, — легионер
Черные наконечники, а то, что это именно наконечники, ни у кого уже не вызывало сомнения, летели к костру один за другим. Новенький, угрюмый мужик, появившийся в турии словно из не откуда, продолжал с надрывом в голосе перечислять чьи имена, прозвища, рассказывать о каких-то смешных историях. Правда, никого они не смешили…
— … Как-то он на хряка напялил рубаху с шитыми металлическими бляхами и ночью выпустил его в лагере, — легионер вытащил из мешочка последний наконечник и стал его «мять» в руках, словно надеялся размягчить его, как воск и слепить из металла что-то менее смертоносное. — А тот, не будь свиньей, и начал визжать! Ха-ха-ха! Несется по лагерю и визжит, как резанный, — он вдруг засмеялся над своим же рассказом. — Весь лагерь на уши поднял! Ха-ха-ха! Комтуры носятся туда-сюда. Зажглись сигнальные огни. Думали нападение. А мои-то… — тут новенький неожиданно осекся и замолчал.
Десяток во время всего этого рассказа уже не лежал. Незнакомые кусочки металла ходили по их рукам, вызывая странное ощущение своей прохладой и еле ощущаемым запахом крови.
— Что это? — Халли, наконец, не выдержал. — Что это такое?
Новенький приподнял голову и оглядел их всех так, словно впервые видел свой десяток — тех, с кем почти сутки до этого месил чуть подмерзшую грязь и снег, до кровавых мозолей отрабатывал защитные приемы с тяжелой пикой. Он медленно встал с места и вытянулся. Его рука потянулась к животу — туда, где обычно располагалась небольшая, в локоть длинной, металлическая фигурная дубинка с львиной головой — символ власти комтура.
— Я Тумос Фланк из рода благородных Фланков, — новенький впервые предстал перед своими товарищами тем, кем был еще недавно. — Комтур первой турии…, — он внезапно запнулся, словно только что понял, что говорит что-то не то. — Бывший комтур первой турии тысячи достойнейшего Борхе.
Десяток словно окаменел. Тот, кто вместе с ними терпел издевательства Верда, оказался таким же комтуром, пусть и бывшим. Первым, снова, как и всегда, среагировал Сатор, вскочивший с места и вытянувшийся в стойке. Однако, сразу же, нервно хмыкнув на взбрыкнувшие армейские рефлексы, расслабленно опустился на расстеленную под ногами шкуру.
— Да, я Тумос Фланк! Я тот самый комтур, что первым ворвался на крепостной бастион Порто-Бремена, этого зловонной пиратской дыры, и получил за это Золотого Льва, — рявкнул он, глядя на опускающегося Сатора. — И я, тот самый Фланк, что потерял всю свою турию от атаки грязных торгов…
И Сатор, Халли и несколько других переглянулись. Конечно, они кое-что слышали об этой истории… Но это были какие-то намеки, сорвавшиеся с языка Верда нечаянные слова, оговорки, странные слухи сначала об уничтожении сотне фуражиров во главе с самим сыном победоносного Сульде, потом уже о разгроме целой тысяче достойнейшего Борхе. Все эти обрывки и неясности за какие-то сутки обросли такими удивительными подробностями, что знающие люди просто сплевывались, слыша их… Сейчас же прямо перед ними стоял тот, кто мог прямо «из первых рук» рассказать все. Поэтому, неудивительно, что бывшего комтура десяток слушал с таким пристальным вниманием.
— Ты спрашиваешь, что это? — он выцепил глазами сгорающего от любопытства Сатора, еще державшего в руках несколько наконечников. — Это смерть! — сидевший легионер с недоверием в лице перебирал черные кусочки металла, словно это были не смертоносные наконечники стрел, а обыкновенные деревяшки. — С двухсот шагов стрела с этим наконечником насквозь прошьет ваши наручи, — Тумос Фланк с печальной улыбкой поднял руку и постучал по фигурному металлу щитка. — Со ста шагов стрела мерзкого торга проделает в вашем нагруднике вот такую дыру! — в его пальцах сверкнула небольшой диск серебрушки — монеты среднего достоинства или так называемого шаморского «львенка».
С лица Сатора уже давно исчезла кривая улыбка. После этих слов полный доспех «бессмертного» уже не казался ему таким надежны и крепким, как раньше.
— С расстояния пяти десятков шагов легионера не спасет и щит… Да…, — Фланк тяжело опустился к костру. — Наша «черепаха» едва сползла с тракта, как первая линия уже лишилась троих, — десяток первой линии турии состоял из самых опытных воинов, как правило, ветеранов, удар которых обычно и решал исход сражения. — До первых деревьев леса нужно было пройти лишь тридцать шагов… Тридцать проклятых шагов, каждый из которых моя турия оплатила кровью, — он шарил тяжелым взглядом по сидевшим в напряжении фигурам пока не наткнулся на фляжку с вином, к которой сразу же и приложился. — Я помню этот дикий свист, за которым сразу же следовал удар по металлу и чей-то вскрик… Закрывшись щитами, мы смотрели друг на друга, гадая, кто умрет следующим… Ха-ха… Свист, удар и вскрик…, — Фланк снова и снова повторял одно и то же — то, что запомнилось ему больше всего. — Свист, удар и вскрик… Снова и снова…, — его голос постепенно становился все тише, опускаясь до еле слышного бормотания. — Один за другим…
В какой-то момент сидящая фигура бывшего комтура, так и не выпустившего из рук фляжку с вином, начала заваливаться набок.
— Как же это так? — Сатор же все никак не мог спокойно переварить услышанное. — Здесь же сталь почти два калана толщиной! Какие стрелы?! Что этот птенчик нам тут вещает?! — не поленившись, он притащил свой нагрудный доспех и выразительно постучал по массивной металлической пластине. — Да мне урод один вот прямо по нему, — легионер еще раз тряхнул металлом. — Со всей дури боевым молотом зарядил и… хоть бы хны! Сказки все это! Комтур бывший…, наконечники, торги…, — наконец, он сам предложил единственное, на его взгляд, разумное объяснение. — А вы и уши развесили!
Молчавший же все это время Халли вдруг громко зевнул, а через мгновение буркнул кривляющемуся Сатору:
— Сам ты сказочник… Это наконечник из гномьего железа, дурья башка… Такая железяка прошьет наш доспех как масло, — он натянул на себя плащ и уже оттуда снова донесся его глухой голос. — Если у Ольстера такого добра много, то мы умоемся кровью еще до того, как обнажим мечи.
После этого заявления у всех сразу же пропало желание дальше трепать языком и остальной десяток один за другим начал засыпать. Последним, подкинув в костер несколько здоровенных коряг, завернулся в плащ и сам Сатор, твердо пообещавший само себе завтра подробно расспросить «этого языкастого типа» обо всем… Через несколько минут он уже спал и не видел, как мимо их костра быстро прошли трое высоких легионеров с особыми алыми нашивками на груди — знаком принадлежности к алой сотне, охранявшей самого Сульде. Троица с обнаженными мечами вела к шатру шаморского командующего какого-то человека, лица которого было не разобрать из-за глубоко накинутого капюшона.