Обретение судьбы
Шрифт:
Костегрыз ухмыльнулся — в выражении его морды не было и тени дружелюбия. Лунный свет блестел на его оскаленных клыках, и Ратха вдруг вспомнила ту далекую ночь, когда она сражалась с ним на лугу.
— Можешь геройствовать сколько хочешь, ты нисколько не опасна для нас, — сказал он. — Если хочешь, иди и предупреди свое племя. Только сначала подумай, какую пользу принесет им твое предупреждение? Сколько котов в твоем племени? А Безымянных сколько — ты видела? Подумай об этом.
Ратха села, предательский холод начал расползаться по ее телу.
—
— И ты думаешь, это что-то изменит? — Костегрыз наклонился над ней. — Болотная землеройка готова к битве, но я питаюсь болотными землеройками. Твое предупреждение лишь сделает битву немного длиннее и погубит чуть больше Безымянных, однако ничего не изменит.
— Нет... — пролепетала Ратха, чувствуя, как наряду с холодом ее начинает охватывать отчаяние.
— Ты ничего не изменишь, Ратха. И я тоже. Ты же слышала, я пытался.
Ратха встала, и ночной ветер обрушился на нее. Даже звезды над ее головой были безжалостными, со стальным отблеском.
— Племя переживет набеги Безымянных, — тихо сказала она, поворачиваясь спиной к ветру и Костегрызу. — Они выживут! Они всегда выживали!
Костегрыз обошел ее кругом и посмотрел в глаза.
— Ты слышала почти весь разговор в пещере, а значит, поняла, что Безымянные больше не хотят убивать только для пропитания.
— Но почему? — спросила Ратха, ненавидя себя за молящие нотки в голосе. — Почему все изменилось?
— Не знаю. Может быть, потому что Меоран стал пасти свои стада на территории, некогда принадлежавшей Безымянным. Может быть, потому что нынешняя зима выдалась слишком суровой, а голодные животы охотнее прислушиваются к голосу ненависти. Или потому, что Безымянных стало так много, что наша земля уже не в силах нас прокормить.
Ратха крепко закрыла глаза, но это не помогло ей закрыться от правды. А Костегрыз продолжал говорить:
— Я еще во время позапрошлой встречи понял, к чему идет дело. Поэтому и решил держаться в стороне. Я чуть не умер с голода, но понимал, что без меня у них никогда не получится перебить пастухов и забрать скот. Так и вышло. — Костегрыз помолчал. — Ты помнишь, какими частыми и свирепыми были набеги в последнее время? А ведь тогда лишь небольшая часть Безымянных хотела уничтожить племя. Но сейчас серебристого поддерживает большинство.
Ратха смерила его презрительным взглядом.
— Значит, они потерпели поражение только потому, что тебя не было с ними? Пта !Что решает одна лишняя пара клыков?
— Ничего, зато от лишнего разума зависит очень многое. Я ведь племенной по рождению, Ратха. Я достаточно долго прожил с нашим народом, чтобы понимать, как они мыслят, и что могут предпринять. Безымянным нужны мои знания.
«С нашим народом, — медленно повторила про себя Ратха, не сводя глаз с Костегрыза. — Он называет племя своим народом...»
Она стремительно
— С какой стати ты заботишься о племени? — зашипела она.
— Ни с какой, — ответил он, и его взгляд был холоден, как лед. — Я не испытываю никакой любви к племенным. Я считаю, что они существуют только для того, чтобы давать нам пропитание. Это единственное, что меня заботит. Если племя погибнет, мы тоже погибнем. Это правда, но остальные Безымянные слишком глупы, чтобы это понять. — Он прищурил глаза. — Ты единственная, кто переживает за судьбу племени. Очень жаль, что Меоран уничтожил свою единственную надежду на спасение, изгнав тебя.
— Что ты хочешь этим сказать? — рявкнула Ратха.
— Сама догадайся.
Она прижала уши и опустила голову. У нее испуганно ёкнуло сердце, когда далеко наверху послышались крики.
«Они ищут нас», — поняла Ратха.
Костегрыз дотронулся до нее, и она отшатнулась.
— Ратха, — тихо сказал он, и она подняла на него глаза. — Племя обречено. Ты ничего не можешь изменить, поэтому перестань думать об этом. Ты будешь жить.
— Но как? Стану разбойницей и помогу вам перерезать пастухов, с которыми когда-то пасла стада?
Костегрыз подождал, пока она успокоится, а затем сказал:
— Ты не можешь заботиться о них, Ратха. Заботься о себе. Жизнь с Безымянными не слишком приятна, зато твое брюхо всегда будет сыто. — Его голос, тихий и беспощадный, звучал у нее в ушах, от него не было спасения. — Племя изгнало тебя, как когда-то изгнало меня. Они собирались тебя убить. Ты забыла? Разве их глаза и клыки были менее свирепы, чем глаза и клыки Безымянных?
Ратха жадно впитывала каждое его слово. Вопросы Костегрыза пробудили давно уснувшие воспоминания и наполнили их силой, так что они запылали перед ее глазами, как факел, некогда зажатый в ее пасти.
Ратха снова стояла перед кланом и видела ненависть в обращенных на нее взглядах. А потом из толпы раздался знакомый голос, который предал ее, и Ратха вновь содрогнулась всем телом.
Тот голос, единственный... голос Такура.
Она стиснула зубы, чувствуя закипающую ярость. Ратха знала, что воспоминание о глазах Такура, беспомощно обмякшего в пасти Меорана никогда не изгладится из ее памяти. Почему Меоран не убил его тогда? Все племя заслужило смерть, а Такур — больше всех!
Низкое рычание закипело в ее глотке.
— Ну вот, ты все вспомнила, — тихо сказал Костегрыз.
Она посмотрела на него, сощурив глаза.
— Куда мне теперь идти?
— Куда хочешь. Если пойдешь со мной, я спрячу тебя на ночь.
— А как же совет? Ты ведь сказал им, что знаешь, кто прятался в пещере?
— Скажу им что-нибудь, чему они с готовностью поверят. Не забивай себе голову, это моя забота.
— Тогда я тоже пойду на совет, — решила Ратха. — Им нужны те, кто умеют думать и говорить. Может быть, я стану вашим вожаком.