Обручальное кольцо
Шрифт:
Росс, склонившийся над ним, сердито скомандовал помощнику:
– Бэйли, подай мне шину. Это последняя.
Росс начал прибинтовывать узкую дощечку к большому пальцу Тоби. Заметив в толпе матросов встревоженное лицо Гауки, Пруденс быстро подошла к нему.
– Пресвятая Дева, – тихо сказала она. – Что же случилось с его руками, Гауки?
Гауки – взрослый мужчина с грубым, обветренным лицом – сейчас был похож на мальчишку, готового вот-вот расплакаться.
– Когда капитан наконец разрешил нам снять Вэджа, тот никак не хотел отпускать мачту. Вцепился мертвой хваткой… Вот и пришлось сломать ему несколько пальцев.
– Какой
Росс взглянул на нее, на мгновение оторвавшись от своей работы. Казалось, он только сейчас заметил присутствие Пруденс в кубрике.
– Напрасно стараешься. Куда девался его рассудок – не знаю, но здесь его точно нет.
Это хладнокровное замечание не остановило Пруденс. Она положила ладонь на руку Вэджа.
– Тоби?
Он хмуро посмотрел на ее длинные рыжие волосы, свободно рассыпавшиеся по плечам.
– Черные волосы – плохо, – бормотал он. – Золотые – еще хуже. А рыжая женщина приносит беду. – Тоби засмеялся и тупо уставился в пространство. – Да, и в Евангелии так сказано.
Пруденс прикусила губу.
– Тоби, я твой друг.
Он захихикал и принялся что-то невнятно лепетать, вперив взгляд в потолок. Казалось, Тоби разговаривал с кем-то… или с чем-то невидимым.
– Когда упадет небо, нам достанутся жаворонки… только вот у меня было… дурное предзнаменование, понимаешь? – Тут глуповатая улыбка сменилась свирепой гримасой, еще больше исказившей его уродливое лицо. Тоби погрозил Россу своими забинтованными пальцами. – От бледнолицего человека спасайся ножом, а от черного человека берега жену. – Потом он затрясся, охваченный внезапным ужасом, и, бешено озираясь по сторонам, закричал: – А капитан здесь? Храни меня Господь, неужели он здесь?
Вэдж попытался спрыгнуть со стола, но Росс бросился вперед и удержал его.
– Успокойся, матрос. Капитана здесь нет. – Он обернулся и поманил к себе Гауки. – За ним нужно присматривать получше, чем это обычно делают в лазарете. Положи его в свой гамак и смотри в оба. Я помог его телу, а о разуме пусть позаботится Господь.
– Слушаюсь, мистер Мэнининг. Я присмотрю за Тоби, и остальные тоже. Каждый час будем сменять вахту, пока не доберемся до земли. Мы уж не дадим своему дружку пропасть зазря. – Гауки заскрежетал зубами и выпятил подбородок. – Бедный старина Тоби, мы же его любим… Будь проклят этот мерзавец!
Росс смерил его ледяным взглядом.
– Не вздумай мстить капитану или устраивать мятеж. Понял? В случае чего я не стану тебя защищать. Но мне не доставит удовольствия смотреть, как тебя будут вешать! – Он сердито ткнул рукой в толпу матросов. – И любого из вас – тоже!
Гауки потупил глаза, в которых продолжал гореть бунтарский огонь.
– Так точно, мистер Мэннинг. Мы поняли.
– Что сделано, того не воротишь. Через неделю мы будем на берегу. Держите себя в руках и исполняйте свои обязанности. Вы ведь матросы короля и должны быть преданы его величеству независимо от того, каков Хэкетт. А теперь отнесите Вэджа на бак, завтра я еще раз взгляну на его пальцы. – Росс достал из своей аптечки фляжку и вручил ее Бэйли. – Иди с ними и посиди с Тоби до полувахты. [17] Отпаивай его бренди, пока не прекратится дрожь.
17
Морская
Еле сдерживая слезы, Пруденс смотрела, как матросы поднимают Вэджа и выносят его из кубрика. Она и представить не могла, что их грубые руки окажутся такими нежными. Пруденс повернулась к Россу. Ее губы дрожали. Синие глаза Мэннинга потемнели от угрызений совести и тревоги.
– Извините, что пришлось ударить вас, – пробормотал он, погладив Пруденс по щеке, и негромко чертыхнулся, когда она дернулась. – Глупое дитя.
– Что… что же теперь будет с Вэджем?
– Пока мы в море, о нем будут хорошо заботиться. Матросы преданно относятся к своим товарищам. Они и вахту за него отстоят, и проследят, чтобы Тоби был накормлен.
– А потом?
– Если к Тоби не вернется рассудок, я возьму его к себе в слуги, пока не поселюсь где-нибудь в глуши. Нельзя бросать Вэджа на произвол судьбы. А потом посажу его на какой-нибудь корабль, направляющийся в Англию. Он может жить на пансионе в Гринвичском госпитале для увечных и престарелых матросов. Там за ним будут хорошо ухаживать. – Росс горько усмехнулся. – И никто не помешает ему до конца дней нести этот суеверный бред.
Пруденс совсем потеряла контроль над собой. Ее начал бить озноб.
– Почему же бред? Я помню, как старухи то же самое говорили про рыжие волосы. Неужели это я во всем виновата?
– Вы? Не будьте дурочкой. Разве я мог разрешить вам пойти к Хэкетту? Вы думаете, он сдержал бы свое обещание, получив то, чего так добивался?
– Нет, это все из-за меня! – выкрикнула Пруденс. – Я знаю: вы рискнули бы своим положением и свободой ради того, чтобы спасти Тоби. Вы не подчинились бы капитану… если б… если б не я.
Сознание вины камнем легло на сердце Пруденс. И наконец ее горе прорвалось потоком слез. Она рыдала горько и отчаянно, вся сжавшись от душевной боли.
Росс обнял ее и притянул к себе.
– Пруденс… милая моя, храбрая девочка. Ты ничего не могла сделать.
Он обнимал Пруденс, гладил по спине и шептал слова утешения до тех пор, пока всхлипывания не стихли. Пруденс подняла голову. Росс вытащил свой носовой платок и вытер ей нос и мокрые щеки. Его руки были нежными, в глазах светилось мягкое сочувствие. Он осторожно запустил пальцы в ее длинные волосы, раздвигая спутанные пряди, потом коснулся щеки, провел пальцем по все еще трясущимся губам. И вдруг глаза Росса странно сверкнули. Пруденс показалось, что на миг ей удалось заглянуть в его душу. Этот тяжелый, неподвижный взгляд, волнующие прикосновения… Она затрепетала, охваченная волной чувственности, и все ее горести исчезли как по волшебству.
Но Росс вздрогнул, устало прикрыл глаза и выпустил Пруденс. Отвернувшись от нее, он ухватился за край стола и тяжко вздохнул. Пруденс заметила, как напряглись его руки и плечи.
– Шторм прошел, в камбузе сейчас снова разожгут огонь, – негромко и глухо заговорил Мэннинг. – Ступайте в каюту и переоденьтесь. Ваше платье совсем вымокло. А я тем временем узнаю, когда подадут ужин.
Пруденс ощущала разочарование и боль. Словно приоткрылась дверца в чудесный, незнакомый мир… и снова захлопнулась, оставив ее ни с чем. Дотронувшись до его руки, она прошептала: