Обручальный кинжал
Шрифт:
— А обед? — пискнул Персиваль.
— Сегодня по плану у нас только ужин.
— Если мы в скором времени не найдем нормального поселения, то придется вообще перейти на одноразовое питание, — заметила я.
— У нас так мало запасов? — нахмурился тролль.
— На завтра хватит, а потом придется на охоту идти. — Я достала свои продовольственные записи. — В последних двух городах мы не закупались из-за недостатка времени, а питались мы эти несколько дней очень сытно. Я не рассчитывала, что мы попадем в такие дикие места.
— Если бы мы плохо ели, то уже бы ноги протянули, — проворчал
— А чего ж ты тогда на кашу так налегал? — удивился Драниш. — Сидел бы да общипывал куст, свой витаминный запас пополнял.
— Это все от того, что я, несчастный, перенимаю ваши гнусные привычки.
— Это какие же?
— Например, регулярно жрать, — тоном оскорбленной и поруганной невинности сообщил Сын Леса.
— Что-то ты заливаешь, — не выдержал тролль. — Я служил вместе с эльфами. Они все горазды хорошо поесть, и не травы с цветами, а мяса, желательно хорошо прожаренного и со специями. И винище хлебали так, что аж завидно было.
— Я же и говорю: перенимаем ваши низменные привычки, — сбить Даезаэля с толку было невозможно. — Как нежный вьюнок, который обвивается вокруг дерева или забора, так и мы, эльфы, стараемся подстроиться под вкусы окружающих, чтобы их лишний раз не ранить…
— С тобой все в порядке? — заволновалась Тиса. — Может, пока ты спал, нанюхался испарений из живота Милы, и тебя развезло? Лишний раз не ранить! Да ты только и рад на рану соль посыпать и поковыряться в ней.
— Потому что я особенный, — с достоинством ответил эльф. — И даже несмотря на это, вы умудряетесь на меня плохо влиять!
— Вот заливает! — восхитился тролль.
— Бери и записывай, — надменно велел целитель. — Станешь когда-нибудь вождем немытых и вонючих соплеменников, пригодится. Будешь им по утрам новую порцию мудрости выдавать, чтобы уважать не перестали.
— От них уважения одной только мудростью не добьешься, — хмыкнул тролль. — Это же не эльфы, воздушные создания, только и способные, что языком трепать.
— Не воздушные, а возвышенные, — досадливо поправил его Даезаэль.
— Ага, ну типа того. Помнится, мы служили с Чонодариэлем, помнишь, Тиса?
— Чох? Конечно, кто же его забыть сможет? — хмыкнула девушка. — Тот еще тип.
— Ну, так вот… — Драниш уселся поудобнее, жестом предложив мне расположиться у него на коленях, однако я покачала головой и осталась лежать на своих одеялах. — Попали мы как-то в засаду к кушатикам. Это такие мелкие твари, мохнатые, мне где-то по пояс, с тремя рядами зубов. Прожорливые — страшное дело. Нападают всей стаей сразу, валят, загрызают, а потом тела по норам растаскивают и жрут. А наш отряд был голодный, тощие все, как… как… — Драниш поискал сравнение, посмотрел на меня, извиняюще вздохнул и продолжил: — Тощие такие, как Мила. Нас тогда давненько толком не кормили, вот мы и двинулись в разведку, надеялись на стадо чье-то набрести или еще на что питательное.
— Стадо? — удивилась я.
— Конечно, — подтвердила Тиса. — Ульдоны молоко любят, у них коровы — загляденье. Некоторых волкодлаков специально обучают стада охранять.
— В общем, окружили нас кушатики, силы явно неравны, но нападать не торопятся. Смотрят на наши кости и не могут решить, нужна им такая еда или нет. Тут Чох опускается на колени и говорит своим эльфийским, таким певучим, сладким голосом: мы с вами одной крови и одной диеты! Пошли вместе пропитание искать, поделим по-братски.
— Что? — завопил Даезаэль. — Быть такого не может! Чтобы эльф сказал, что он одной крови с какой-то нечистью?!
— Жрать захочешь — и не так запоешь, — ответил Драниш. — Так вот, стоит он на коленях, кушатики посовещались и решили предложение принять. Пошли все вместе. Идем-идем — стадо пасется. Большое, коровы жи-и-ирные, ну и волкодлаки, ясное дело, при них же. Порешили мы волкодлаков и сели с кушатиками добычу делить. Чох за главного. Сидит в центре, лицо просветленное, глазищи сияют, ну чисто Пресветлый Бог с небес спустился! Делили-делили, разделили все поровну, кушатиковский вождь еще несколько раз проверил, забрал добычу и ушел со своими жрать. А этот светлоликий на ноги вскакивает и говорит: быстро, валим отсюда, пока мохнатые не опомнились. Оказалось, что он честно поделил: нам — двадцать коров, кушатикам — десять волкодлаков, еще пытался одного выторговать, типа нечестный счет получается.
— А стадо мы потом ульдону продали за целый обоз крупы, — вспомнила Тиса. — Только всего одну корову и зарезали.
— Почему? — удивился Персиваль.
— А зачем нам в военных условиях стадо? Его выпасать нужно, доить. Всех коров опять же не съешь за раз, мясо испортится. Да и на запах крови от скотобойни вся окрестная нечисть бы сбежалась. Так что мы тогда сразу к ульдону в замок направились, говорим: вот, стадо чье-то нашли, не хотите ли купить? Тот аж зубами заскрипел: на стаде его клейма были, как на замковых вымпелах, но против десятка вояк ни один ульдон не выстоит, пришлось покупать. А Чоху как главному герою наша повариха заливное из языка сварила, так пахло, что даже сейчас слюна во рту появляется, как вспомню. — Тролль зажмурился и мечтательно причмокнул. А потом веско закончил: — Вот такая у вас возвышенная раса.
— Завидуй, завидуй, — буркнул эльф. — Тебе небось и в голову бы не пришло заключить мирный договор с кушатиками. Полез бы драться.
— Верно, — согласился Драниш. — Но я бы коров по-честному поделил. На такое коварство даже с кушатиками я не способен, тем более что сражались они тогда с нами на равных.
— Разве же это коварство? Чонодариэль, — эльф специально выделил голосом полное имя своего соплеменника, — поделил добычу так, чтобы вам больше досталось, проявляя тем самым заботу о своих товарищах по оружию.
— У каждого своя правда, — сказала я задумчиво. И Драниш, и Даезаэль были правы, а пострадал в итоге ульдон, который вроде бы и враг, но мне почему-то стало его жаль.
Целитель ничего не ответил, отвернулся и принялся копаться в своей сумке, что-то бормоча себе под нос на эльфийском. Он вообще после пробуждения вел себя странно — мирно и тихо, хотя выглядел неплохо.
После ревизии снадобий в сумке Даезаэль лег на свои одеяла и свернулся клубочком, закрыв глаза. Временами он морщился, будто у него дергал зуб. Я немного понаблюдала за его страданиями и наконец рискнула: