Обрученная с Розой (другая редакция)
Шрифт:
Делорен отскочил на несколько шагов. Выхватив меч, он описал им широкую сверкающую дугу и нанес Майсгрейву сильнейший удар. Рыцарь вновь успел подставить седло, которое на сей раз было разрублено почти пополам. Памятуя, как ловко Делорен лишил его меча, Филип попытался повторить тот же прием, но не добился успеха и смог лишь задержать удар противника. При второй попытке его вновь постигла неудача. Рыцарь стал отступать, приближаясь к своему мечу и ловко уклоняясь от ударов шотландца.
На трибунах стоял рев. Зрители оценивали каждый выпад, склоняясь на сторону то Делорена, то Майсгрейва. Многие вскакивали на скамьи, чтобы
Граф Уорвик, неотрывно следивший за поединком, негромко сказал:
– Клянусь Святым Иоанном Беверлийским, этот Майсгрейв серьезно ранен, но держится молодцом. Я думал было, что Делорен легко расправится с ним, однако сейчас уже не уверен в этом.
Он взглянул на дочь. Анна сидела без кровинки в лице, прижимая к груди подаренную Майсгрейвом ладанку.
– Анна, – обратился к ней отец.
Девушка не ответила. Она не слышала и не замечала ничего вокруг, словно окаменев. Живыми на ее лице были лишь глаза.
– Анна, – вновь повторил Уорвик и коснулся плеча дочери. – Будь спокойна. С помощью Божьей твой рыцарь выйдет победителем.
Анна не шелохнулась, зато сидевшая по другую сторону от Уорвика королева Маргарита повернула к графу гневное лицо:
– Вольно же вам так говорить, милорд! Складывается впечатление, что вам и вашей дочери дорога Белая Роза.
По лицу Уорвика скользнула тень раздражения.
– Майсгрейв англичанин, моя госпожа, и ничто не заставит меня сочувствовать шотландцу и желать гибели своему соотечественнику. Вы же в душе остались француженкой, мадам, и вам не дано понять, какие чувства испытывают англичане по отношению к жителям Каледонии.
Королева поморщилась.
– Для меня он всего лишь йоркист, человек, принадлежащий к партии, лишившей меня трона.
В этот миг Анна Невиль стремительно подалась вперед.
– Меч! Он поднял меч!
– Ну и что?
Анна облегченно вздохнула.
– Когда Майсгрейв с мечом, одолеть его может только Бог!
И, словно в подтверждение слов девушки, Майсгрейв ринулся в наступление. Меч блистал в его руках, будто молния. Он отбросил ставшее теперь бесполезным седло и яростно атаковал шотландца. Делорен по-прежнему парировал удары, но былой уверенности в нем уже не было. Ему пришлось отступить. Раз, затем еще раз он не смог ответить на удар, и Майсгрейв рассек его наплечник, оглушил ударом по шлему.
Теперь Филипом овладела спокойная уверенность. Любимое оружие будто влило в него новые силы. С этого момента исход поединка стал казаться предрешенным.
Трибуны рокотали, словно бурное море: кто-то пытался подбодрить отступавшего шотландца, кто-то ликовал, видя превосходство английского рыцаря. Он же, забыв о ране, разил, рубил, колол. Дыхание англичанина стало хриплым, а от ударов его меча толедская сталь доспехов шотландца стала похожа на измятый пергамент и утратила блеск. К тому же удар по шлему прогнул забрало, и это сузило поле зрения Делорена. Он дважды промахнулся, и Филип воспользовался этим, чтобы нанести противнику такой удар, что шлем его раскололся, будто орех, а сам шотландец зашатался и как подкошенный рухнул к ногам Майсгрейва.
Трибуны замерли. Падая, Делорен сбил с ног и английского рыцаря. На мгновение шотландец оказался сверху. Это был его последний шанс. Отчаянно
Лежа на спине, Майсгрейв мог видеть сквозь прорези шлема противника его налитые кровью глаза. Чутьем угадав, что второй удар последует незамедлительно, рыцарь высвободил руку и с силой погрузил обломок меча прямо в этот светлый, пылающий ненавистью глаз. Хрустнула кость, конец обломка вышел из затылка Делорена, и в лицо Майсгрейва сквозь прорези в забрале брызнула теплая алая кровь.
Противник обмяк. Майсгрейву стало трудно дышать, и он невольно глотнул заливавшую ему лицо кровь. С трудом сбросив с себя тело противника, Филип поднял забрало и вдохнул чистый прохладный воздух.
К нему уже спешили оруженосцы. Он поднялся, стоял, пошатываясь, с обагренным кровью лицом и ошеломленно озирался. Он видел ликующие трибуны: дамы махали платками, на поле дождем летели цветы. Гремели трубы, глашатаи прославляли его имя.
Филип опустился на колено возле поверженного противника и взялся за обломок клинка. Он потянул рукоять – и густеющая кровь волной вырвалась из страшной, зияющей раны. Рыцарь снял перчатку и опустил веко на уцелевшем глазу Делорена.
– Прости, шотландец, – глухо сказал он. – Мы давние враги, а потерять старого врага порой столь же тяжело, как и друга. Я не хотел убивать тебя на потеху зрителям. Какое дело всем этим иноземцам до корней нашей вражды, и сегодня мы, играя со смертью, лишь повеселили их. Такова наша участь. Прощай, Делорен.
Филип встал. Его вдруг охватила безмерная слабость. Вокруг толпились какие-то люди, смеялись, что-то кричали ему. Но невнятный гул их голосов слабел, стал удаляться и сделался совсем неразличим. Багровая пелена заволокла свет. Покачнувшись, рыцарь рухнул на землю.
34
Охота в Венсенском лесу
Когда Филип Майсгрейв пришел в себя, он не сразу понял, где находится. Из глубины сознания еще всплывали картины схватки, лязг мечей, маячило залитое кровью лицо Делорена. Потом мысли стали проясняться, он осознал, что лежит на широкой постели, покрытой тонкими, пахнущими лавандой простынями. Над головой был богатый полог, а у кровати на столике – небольшая, оправленная в серебро лампа. При ее мерцающем свете он разглядел узкую комнату со стрельчатым окном, сквозь которое виднелось темное, усыпанное звездами небо.
«Уже ночь, – отметил рыцарь. – Но где же я? Ведь это вовсе не та комната, в которой я останавливался в Бургундском отеле».
Во всем теле он ощущал страшную слабость. Туго перетянутая грудь мучительно ныла. Руки и ноги ломило, а во рту все еще стоял вкус крови. Филип лежал, пытаясь вспомнить, что же произошло. Он знал, что серьезно ранен, а соперник его погиб, потом на какое-то время сознание оставило его. Итак, где же он теперь?
Его внимание привлек донесшийся справа звук. Он повернул голову и увидел, что в изголовье его кровати стоит кресло, в котором мирно похрапывает упитанная монахиня. Филип окликнул ее, но оказалось, что разбудить святую сестру не так-то просто. Ему пришлось трижды позвать ее, прежде чем она зашевелилась и сонно захлопала припухшими веками. Однако тут же заулыбалась, отчего ее круглое лицо расплылось и стало похоже на лунный диск.