Обрученные с Югом
Шрифт:
Наверху, на лестничной площадке, послышались шорох и шепот. Возник Тревор, своей воздушной походкой скользнул вниз по лестнице и сел за пианино. За ним вышла Бетти, которую Айк проводил к ближайшему стулу. Следом выплыла, подобно лебедю, Шеба. Она взглянула наверх, потом подала брату еле заметный знак рукой. Тревор бравурно, раскатисто заиграл Триумфальный марш из «Аиды».
Мы все стояли с задранными головами и смотрели, как Старла Уайтхед застенчиво совершает исполненный надежд и ожиданий выход в мир. Вот она пересекла границу между тенью на лестнице и светом, отбрасываемым из гостиной,
Мы все могли оценить волшебное преображение, которому близнецы подвергли Старлу. Она не скрывала, что яркий свет причиняет ей неудобство, и спускалась медленно, с неуклюжей грацией. Тревор замедлил темп, приспосабливаясь к ее походке. Повязку с глаз Старла сняла, так же как и неизменные темные очки. Блестящие черные волосы рассыпались в короткой стрижке, которая ей удивительно шла. Старла стала похожа на французскую киноактрису, в которую я был влюблен и чьи портреты выискивал в журналах, сидя в парикмахерской, но имя киноактрисы вылетело у меня из головы, когда ее подобие явилось на лестнице. И тут, словно в награду, забытое имя сорвалось с кончика языка — Лесли Карон. [110] Сколько же тайных воздыхателей, наверное, завербовала Лесли Карон среди миллионов зрителей, любовавшихся в темных залах кинотеатров ее лицом девчонки-сорванца!
110
Лесли Карон (р. 1931) — французская актриса и танцовщица. (Прим. ред.)
Но особое внимание, конечно же, я обратил на глаза Старлы. От косоглазия не осталось и следа. Теперь ей надо привыкать к новой роли в жизни — роли красавицы. Я испытывал невероятную гордость. Шеба зааплодировала, все последовали ее примеру, даже моя мать. Темные глаза Старлы ослепительно сияли, и ее прямой, прозрачный взгляд мог с одинаковой силой выразить любые чувства — и симпатию, и гнев. Близнецам, с их неизменной страстью превращать жизнь в искусство, и мне, с моей потребностью подправлять ошибки несправедливой жизни, удалось превратить сорняк в садовый цветок.
— Видели вы когда-нибудь такую красотку? — спросила Шеба. — При виде ее у любого мужчины слюнки потекут. Ах, мистер Кинг и доктор Кинг, простите! Меня занесло не туда.
Мать смерила Шебу ледяным взглядом, предоставив отцу выпутываться из ситуации.
— Ребятки, всех приглашаю на ужин, — провозгласил он. — Мы с Лео займемся провиантом.
— Каким еще провиантом? — презрительно спросила мать.
— Едой. В ковбойских фильмах еду называют провиантом.
— Терпеть не могу ковбойские фильмы, — заявила мать и удалилась в свою комнату.
В воде отражалась луна, мы сидели за столом возле болотца, которое вклинивалось в наш двор, и ужинали. Под луной вода в реке Эшли казалась шелковистой и фосфоресцировала. Это был один из лучших ужинов в моей жизни. Перед едой во время благодарственной молитвы отец помолился за тех, кто воюет во Вьетнаме, и за выздоровление Харрингтона Кэнона. Он поблагодарил Бога и за то, что операция Старлы прошла удачно,
— И наконец, Боже, пока я не забыл. Благодарю Тебя за провиант, который Ты нам послал сегодня.
Когда он закончил, мы услышали шум поезда, он направлялся в сторону, противоположную течению Эшли, к Цитадели.
— Я вырос под этот звук, — сказал Айк.
— Поезда всегда наполняли меня надеждой, — призналась Шеба. — А этот особенно.
— Почему этот? — спросила Бетти.
— Потому что он увезет меня в новую жизнь. В один прекрасный день я сяду в него и поеду на запад. В Голливуд.
— Но этот поезд идет строго на север, солнышко, — заметил отец.
— Нет, что вы, мистер Кинг. Вы ошибаетесь. — Шеба прикрыла глаза. — Он идет к побережью Тихого океана. На запад.
— Мне так и не удалось научить тебя географии, — улыбнулся отец.
— Ничего страшного. Я ведь актриса.
Глава 21
Молитвенник для битвы в глуши
Была уже полночь, когда я шел по длинным, тусклым коридорам Медицинского университета, разыскивая палату номер 1004, в которой, как сообщил мне ночной дежурный, лежал Харрингтон Кэнон. Мои теннисные туфли издавали скрип и оповещали постовых медсестер о моем приближении так исправно, словно у меня на плече сидела стрекочущая сорока. Я смущался и страдал тем сильнее, что ночные медсестры, как я успел заметить, отличались большой любознательностью.
— Что угодно, молодой человек? — спросила одна из них, которую звали Верга — если верить беджу с именем.
— Я хотел бы навестить мистера Кэнона. У него почти нет родственников. Пусть он знает, что есть люди, которым он небезразличен.
— Вас зовут Лео Кинг? — спросила медсестра, посмотрев в какой-то список.
— Да, мэм.
— Он указал только ваше имя в списке посетителей, которых можно допускать к нему.
— Все его родственники в домах для престарелых. Они плохо себя чувствуют и не могут выходить.
— Понятно. А кем вы приходитесь мистеру Кэнону?
— Я помогаю ему управляться с магазином. У него антикварный магазин на Кинг-стрит. Бывали там?
— Я же медсестра, а не миллионер, — ответила она.
Другие медсестры с невыразительными лицами, дремавшие за своими столами, засмеялись в знак одобрения.
— Как вы думаете, мистер Кэнон скоро поправится? — спросил я. — Надеюсь, у него ничего серьезного?
— Доктор Рэй осмотрит его завтра. После этого можно будет что-то сказать.
— А какая специальность у доктора Рэя?
— Онкология.
Странно, что это мудреное пятисложное слово не попало в ежедневный список из пяти непроизносимых слов, составляемый моей матерью. Звучало оно зловеще, словно источало яд.
— Простите, мэм. Я не знаю, что это такое.
— Рак, — ответила медсестра, и я впервые столкнулся с этим жутким приговором.
— Он вон в той палате. Мы дали ему лекарство, но спит он плохо.
Я вошел в палату, мои глаза не сразу привыкли к темноте.