Обряд
Шрифт:
– Тут слишком громко, я не слышу, что ты говоришь!
– О чем болтаете? – перекрикивает его возникшая откуда ни возьмись Катя.
– Ни о чем. Просто так.
Катя смеется и что-то щебечет в ответ, похлопывая его по руке, но Настя не слышит. Только смотрит на него, а он улыбается.
– Пойдем в туалет? – вдруг щиплет ее за руку Катя.
– Пошли.
В очереди в кабинку она опять что-то болтает, Настя кивает, в такт и не в такт, пока Катя не задает ей вопрос:
– Что не так с Сергеем?
– Что? – По спине Насти пробегает озноб.
– Ну он… слишком идеальный. Просто чувак из ВК, знаю его неделю, а уже и ужинать водил, и в кино, и вроде не слишком озабоченный. В чем подвох?
– Я не знаю, – отвечает Настя пересохшими губами, оглядываясь через плечо. В баре стоит гул голосов, перемежающийся радостными возгласами игроков в кикер. Пленка дыма и розовый низкий свет ламп делает все нереальным, каким-то замедленным и плоским.
– Он мой ровесник, ему двадцать пять, – продолжает тараторить Катя, подкрашивая губы и глядя в мутное зеркало. – Где работает, я так и не поняла, но явно небедный, по шмоткам понятно, ну и по телефону, и вообще. Он не из Питера и…
И тут все выключается. Утихает, тонет, сдувается, гаснет лампочка за лампочкой, как парк аттракционов, из которого ушли все люди. Или нет, люди и свет все еще здесь, это происходит только у Насти в голове, эта глухая влажная темнота, которую разрывает один только звук. Клавиши, потом нарастающий дребезжащий шум и голос.
Руки на ее предплечьях, они мешают ей провалиться вниз. Она выкручивается, высвобождается, зрение возвращается к ней, как в туннеле, кругом тьма, и только вдалеке картинка: двое мужчин по разные стороны бара, один пониже, блондин, второй высокий, и у него вместо лица что-то похожее на воронку воды, утекающей из раковины.
– Подержи мою сумку, пожалуйста, – произносит Настя спокойным, уверенным голосом, перевешивая ее на Катино плечо.
– Ты куда?
– Сейчас вернусь.
Она идет как по канату на эти звуки, на песню, на голос. Ключ уже зажат у нее между пальцев.
– Я же своей рукою… – раздается из колонок над головой.
Она подходит, останавливается, трогает его за плечо. Он оборачивается, и она бьет его в этот водоворот, который у него вместо лица.
– Сердце твое прикрою… – продолжает играть песня.
Еще и еще раз. С каждым ударом черты становятся яснее.
– Сердце твое двулико…
Наконец кто-то ее оттаскивает, пальцы с ключом разжимаются.
– Сверху оно обито мягкой травой… А снизу каменное-каменное дно.
Она приходит в себя от звука их голосов.
– В смысле… это шок.
– У кого, у нее?
– Да нет, у меня! Я даже не поняла, что произошло. Мы были во втором зале, возле туалета. Она просто вдруг сказала: «Подержи мою сумку» – и пошла. – Катя то ли икает, то ли проглатывает одинокую нервную смешинку. – Как будто переключило.
– У нее с нервами последнее время все хуже и хуже.
– Да уж, тонкое наблюдение. Ладно, пойду чайник поставлю, что ли.
Настя притворяется спящей, пока Катя не выходит из комнаты, тихо затворив за собой дверь. Она дома, у себя, подушка под ее головой – знакомая, родная подушка, не успевшая еще нагреться, значит, она тут недавно. Дорогу домой она не помнит, в голове только пара цветных вспышек. Что-то произошло, что-то плохое, но на месте этих событий даже не чернота – их просто нет. Сначала она была в баре, там был он, тот самый, а потом… сейчас она здесь. Она разрешает себе не открывать глаза, решает пойти по самому легкому пути – просто притвориться спящей, пока откуда-то из глубины ее недоступного, как абонент сотовой сети, мозга не прорывается слабый сигнал.
– Коты мои! – Она поднимается на кровати. – Сколько времени?
– Ты не спишь? – звучит из полумрака голос Артура.
– Нет. Мне надо котов кормить.
Она свешивает ноги с кровати, понимая, что кто-то переодел ее из тесного платья в ночнушку.
– Настя, какие коты, ты бредишь? Спать ложись, не умрут до завтра.
Он кладет руки ей на плечи и пытается положить обратно в кровать. Ее тело тут же деревенеет, и он отпускает ее, будто прикоснулся к раскаленной плите.
Конец ознакомительного фрагмента.