Обрывки
Шрифт:
Голос принадлежал секретарю кафедры, работавшей на ней, кажется, ещё со времен изобретения абаков.
Вера Андреевна слыла в коллективе женщиной строгой, и повторять одно и тоже по три раза не любила. Пришлось отвлечься. Виталий Анатольевич усилием воли сфокусировал зрение. Прямо перед собой с другой стороны стола он увидел две смущенные, шаркающие ножками личности. На переднем плане мелькала довольная, светловолосая мордашка, а из-за нее, словно качаясь в волнах, периодически выныривала толстая раскормленная «будка».
– Павлов и Титов! – с трудом узнал комсорга и старосту своей подшефной группы куратор. Узнал и успокоился, снова готовясь нырнуть в океан
– Что Вам ребята? – Спросил Виталий Анатольевич больше из вежливости.
– Витал.. толич, – растянулась улыбкой светловолосая мордашка Павлова, – Тут Вам Титов хочет, одну вещь сказать…
– У!… Ту!… Ты!… Бе! – заблеял Бугор, грозно окинув взглядом своего товарища, состроив при этом на лице такую мину, которой позавидовал бы самый обиженный засранец в мире. В его взгляде явно читался немой укор: «Ты ведь мне обещал, что сам все скажешь!» Однако выхода не было. Пришлось Юрику брать инициативу в свои руки.
– Мне бы… Как бы… Написать бы….
Слово «написать» он произнес совершенно напрасно. Мозг Виталия Анатольевича высоковольтным разрядом поразила мысль: «Ешкин кот! Какой же я олух! Я ведь ещё вчера слезно обещал доценту Вострикову передать рецензию на его работу! Ладно бы старый пень забыл написать. Ведь написал же! И не отдал. Где ж она у меня?»
– Мне бы…. Как бы…. Рекомендацию написать бы. Вот! – продолжал смущенно блеять Бугор, в то время как Семенов не обращая на него ни малейшего внимания, стал усиленно рыться сначала в бумагах на своем письменном столе, потом в портфеле, затем дело дошло и до мусорной корзины…
– Вот же она! – облегченно вздохнул рассеянный куратор.
– Так! Ребятки! Пожалуйста, подождите меня пару минут. Я забыл кое-что срочное сделать, – скороговоркой выпалил Виталий Анатольевич, и стремглав выбежал из помещения кафедры.
Семенов живо затрусил по коридору до лестничного марша. Поднялся на один этаж вверх и направился в сторону кафедры «Конструирование радиоаппаратуры» в надежде застать там страдающего от обиды доцента Вострикова или, по крайней мере, оставить для него два исписанных мелким подчерком листа бумаги с хвалебной рецензией на работу посвященную полупроводникам. Саму работу Семенов прочел через строчку, времени жаль, но рецензию состряпал положительную. Востриков был мужиком не плохим! Почти таким же умным как сам Семенов.
«А кстати!» – неожиданно пришла в голову Семенову грустная мысль – «Погрешность установки частоты при электронной перестройке канала у нас больше одного процента. Это многовато!»
Хлопнув ладонью себя по лбу, мыслитель вспомнил о том, что в лаборатории у Вострикова лежит почти готовый с горем пополам слепленный макет одного очень интересного приборчика, с помощью которого они совместно собирались немножко, из чисто спортивного интереса, заняться исследованиями спектральных составляющих в диапазоне звуковых и ультразвуковых частот. Мысль автоматически развилась в затронутом направлении, живенько обрисовывая в памяти схемы электронных составляющих прибора. Всё! На ближайшие сутки Семенов для общества умер, превратившись в сомнамбулу.
Дальнейший путь его пролегал мимо кафедры «Философии», размещавшейся в небольшой комнатке которую с одной стороны настойчиво подпирало помещение туалета женского, а с другой – мужского. Таковы уж были конструктивные особенности здания.
Это соседство давно являлось институтской притчей во языцах. Сотрудники с других кафедр по-доброму подшучивали над философами мол: «Там, им и место». На что мудрые философы, устав от борьбы за более престижное размещение своего святилища, с философским же спокойствием и рассудительностью отвечали: « С точки зрения материальных субстанций бытие есть для всего сущего суть, определяющая сознание…». Что означало «У кого что болит….!»
И это правильно! Хоть Семенову по большому счету на все это было наплевать. Он о таком странном соседстве кафедры чудаков, скорее всего и не знал, а если и знал – забыл давно. Виталий Анатольевич никогда не рассеивал внимания по мелочам. Правда…
Миновав двери мужского туалета, Семенов подсознательно почувствовал дискомфорт и сильные позывы. В воздухе просто витали специфические флюиды шепчущие, зовущие, манящие к исполнению обычных физиологических потребностей. Однако прежде чем Семенов окончательно осознал, чего хочет его бренное тело, руководимые двигательными рефлексами ноги успели сделать несколько широких шагов вперед и поднесли это самое тело к двери помещения, в котором как раз и располагалась упомянутая выше кафедра
Мыслитель, не замечая подвоха, уверенно распахнул злосчастную дверь, а далее ноги довершили свою работу все в том же автоматическом режиме.
На кафедре «Философии» в столь раннее время народу было немного. Сидели за столами только секретарь Ниночка да роющая носом навоз науки ассистент Матвеева: дама хрупкого телосложения в сильных минусовых очках. Дама без возраста, но с огромным багажом комплексов.
«Господи! Как непосредственны, как наивны в своей идеалистической сущности Мах и Авенариус! А, Ницше? Бедный, больной, полуслепой Ницше! В своей несчастной любви! Насколько глубоки, противоречивы и в месте с тем чувственны его мысленные сентенции! «Идешь к женщине? Возьми с собой плетку!» Как это все… романтично! » – вздыхала растревоженная душа впечатлительной ассистентки Матвеевой.
«Господи! Где же мне колготки то приличные достать?» – сокрушалась, разглядывая сломанный в неравной борьбе со стиральной машиной «Ока» ноготь секретарша
И вот представьте себе их состояние, когда тишину и спокойствие пропитанной философским нафталином комнаты неожиданно грубо нарушает посторонний мужчина. Пусть даже и преподаватель одной из институтских кафедр.
Всклоченный, с горящим, устремленным в бесконечность взглядом беспардонный субъект кладет какие-то бумаги на край Ниночкиного стола, с отрешенным видом подходит вплотную к стоящей на соседнем столике пишущей машинке «Robotron», поворачивается к ней лицом и начинает нетерпеливо расстегивать ширинку брюк. При этом он закатывает к потолку глаза и шепчет себе под нос странные заклинания.
Секретарь, успевает открыть рот, готовясь задать дежурный вопрос по типу: «А собственно говоря, какого Вам надо…?». Но цепенеет в недобром предчувствии, хватая воздух, открытым от изумления ртом. Ниночка в шоке.
Очки ассистента Матвеевой, переваливаясь через голову, ползут от удивления на затылок.
Мужчина, а это естественно был никто иной, как обозначенный нами выше куратор Семенов, не обращая на женщин ни малейшего внимания, на мгновение замирает, держа правую руку «на пульсе»: в готовности у клапана брюк, при этом, начиная характерно пританцовывать, и вдруг вскинув вверх палец свободной левой руки, громко кричит: «О!». Помедлив мгновение, он так же неожиданно, осененный свыше гениальной идеей, убегает из комнаты прочь с просветлением на лице. Не беда что так и не удалось справить естественные надобности. И совсем уж не страшно, что в спешке не удалось уделить должного внимания присутствующим при данном событии дамам. Главное – идея!