Общая психопаталогия

Ясперс Карл Теодор

§1. Физиогномика

Физиогномика — это наиболее проблематичная область экспрессивных проявлений; высказывались сомнения относительно того, имеет ли она к ним отношение вообще, и не должна ли она ограничиваться только теми устойчивыми признаками, которые то и дело возникают вследствие химических движений в качестве своего рода «застывшей мимики» (таковы. например, «складки мысли» на лбу). Считается, что только такие явления доступны пониманию. Не имея собственного принципа, они отчасти могут рассматриваться как проявления экспрессивной мимики.

Когда психиатр задумывается о характерной внешности многих из своих больных, часто подсказывающей диагноз с первого же взгляда, он приходит к выводу, что лишь очень немногие ее признаки обращают на себя внимание именно как экспрессивные проявления психической жизни. Ни одно из тех явлений, благодаря которым во внешности больного отражаются происходящие в его организме соматические процессы, не принадлежит к сфере экспрессивных проявлений психической жизни.

Мы имеем в виду, в частности, следующие явления: отечность при микседеме; признаки паралича на лице. конечностях и в речи больных прогрессивным параличом; тремор, потливость, румянец, одутловатость при алкогольном делирии (белой горячке); жалкий внешний вид при психозах, сопровождающихся тяжелыми соматическими заболеваниями; истощение, морщины, помутнение роговой оболочки и другие признаки

старости.

Когда мы, видя перед собой горбуна, невольно приписываем ему горький, саркастический склад ума, это обусловлено некоторыми привходящими моментами. Возможно, горбун приобрел свое уродство вследствие перенесенного в детстве повреждения позвоночного столба, то есть без всякого вмешательства психических факторов. Но иногда такие уродства или некоторые другие разновидности физического страдания влекут за собой психические последствия, может развиться чувство озлобленности, и то обстоятельство, что это случается достаточно часто, склоняет нас к ошибочному предположению, будто горб и озлобленность неотделимы друг от друга. Бывает, что озлобленность написана на лице и отражается в поведении; тогда горб только усиливает наше впечатление, но это вовсе не то, что мы называем экспрессивным физиогномическим проявлением. Вообще говоря, мы должны отчетливо представлять себе, что соматические рамки, начиная с раннего детства, играют значительную роль в формировании самосознания и поведения человека. В течение всей жизни мысли человека о себе и своей внешности подвержены воздействию того, какой у этого человека рост, насколько он физически развит, красив или уродлив — при том, что все эти обстоятельства изначально не имеют ничего общего со сферой психического. Личность человека моделирует себя согласно тому, каковы конфигурации его тела; психическое развитие осуществляется при помощи тела и в постоянном взаимообмене с ним, так что соматические конфигурации и психическая жизнь взаимодействуют даже несмотря на свою изначальную отчлененность друг от друга. У разных людей мы обнаруживаем разную степень внешнего взаимного соответствия физических и душевных признаков. В одних случаях мы усматриваем их единство, тогда как в других случаях, скажем, душевная природа может не соответствовать тучности тела, или же флегматический темперамент может сочетаться с костлявой фигурой. В каждом отдельном случае первичные соматические факторы воздействуют на физическую конфигурацию, и психическая субстанция ведет себя в соответствии с ними, но по существу они не совпадают с ней, ибо не являются ее экспрессивными проявлениями.

Оставляя в стороне любые проявления мимики — в том числе и «застывшей», — любые физические следы болезней, любые явления, которые мы могли бы связывать с психикой на правах первичных соматических причин, приводящих к понятным изменениям психической суб станции, мы тем не менее не можем отрешиться от впечатления, что соматическая феноменология личности содержит что-то еще. Речь идет об устойчивой физической (телесной) форме или облике (Gestalt) личности; эту форму мы обозначаем термином физиогномия (Physiognomie). Это — неповторимое индивидуальное качество, которое развивается вместе с самой личностью и в течение всей ее жизни способно претерпевать лишь очень медленные и ограниченные изменения. Оно стремится окончательно оформиться после завершения периода половой зрелости. хотя иногда это окончательное оформление происходит несколько позднее. В той мере, в какой физический облик человека не связан с эндокринно обусловленным органическим дефектом (наподобие микседемы. акромегалии и т. п.) и действительно выражает то, как данный человек живет, мы можем называть его «физиогномией». Один лишь взгляд на понятую таким образом физиогномию позволяет нам обрисовать соответствующую психическую жизнь — правда, в самых общих чертах, но. несомненно, так, что в самой этой картине будет ощущаться определенная, присущая данному индивиду психическая атмосфера. Развивая эти первоначальные впечатления и пытаясь свести это «чувство» к определенному знанию, мы приходим к необходимости выбирать между двумя возможностями, отличающимися друг от друга как теоретически. так и методологически. Любое осознанное обсуждение данной проблематики должно основываться на строгом различении этих двух альтернативных путей.

1. Физиогномический взгляд на человека непосредственно выявляет природу его психической субстанции в его физическом облике. Описания физического облика в их сопряжении с соответствующей характерологией обладают большой убеждающей силой и оказывают мгновенное воздействие, подобно точному и умелому профессиональному описанию произведения искусства. Мы, безусловно. верим, что описание истинно. Но мы не можем быть уверены в том, что использованный метод исследования действительно способен расширить и углубить наши непосредственные впечатления. Если бы все это имело какую-то ценность, следовало бы признать следующее: из фундаментальной предрасположенности (Aniage) человека и любого живого существа развивается некая не делимая на тело и душу «сущность» («Wesen»). Разделение на эти два компонента может иметь свои достоинства, но не в данном случае, поскольку речь идет о «сущности», охватывающей тело и душу в их единстве и лишь «проявляющейся» физически. Вместо двух аспектов, то есть, соответственно, физической. внешней, биологической реальности и бестелесного психического бытия — совокупности «переживаний» со всеми ее внутренними взаимосвязями. — мы имеем идею «сущности», охватывающей как тот, так и другой аспекты. сохраняющей свою неделимость и в то же время типичность и составляющей внутреннюю, наиболее глубинную характеристику человека. Во всем, что может быть «прочитано» на основании поведения и внешних проявлений, должна обнаруживаться какая-то объединяющая совокупность признаков. Это касаются даже таких деталей, как форма ушей: в последней видят нечто не совсем отчетливое. неполное, но физиогномически характерное, и стремятся выразить эту характерность в форме эпиграмматических и не поддающихся проверке суждении на тему об «этических припухлостях», «метафизических складках», «развратных мочках» и т. п. Нам следует учитывать возможности логического развития таких суждений и не питать иллюзий на их счет. Мы можем оценить это направление исследований как своего рода курьезную игру и перестать рассматривать сделанные в его рамках выводы в качестве точных научных формулировок; но сами по себе попытки подобного рода заслуживают интереса и не представляют опасности для нормального развития нашей науки. Убежденность в том, что таким образом могут быть «прочитаны» существенные характерологические признаки человека, равноценна стремлению усматривать сущность Космоса в символах природы: мировоззрение этого рода, которое прежде называли «натурфилософией». в действительности вполне метафизично. Тот тип «сущности» который выражает себя одновременно и в человеческом характере, и в форме ушей пребывает настолько глубоко, что вообще не может быть доступен эмпирическому исследованию. Предположим, что характер человека «прочитан» по форме его ушей, а затем осуществлен контроль результатов этого анализа относительно всех доступных биографических данных. Несомненно, мы встретимся со множеством успешных и непредвиденных подтверждений, но все они — как я смог убедиться на опыте собственных исследований — будут проистекать не из знания а из прямых, неконтролируемых интуиций личности. Очевидна нелепость попыток «спрессовать» эти интуиции до размеров науки о припухлостях, складках пропорциях и т. п., позволяющей механически «вычитывать» из формы ушей то что едва ли может полностью выявиться на протяжении целой жизни — глубинную, сущностную природу человека. Мы не можем объективировать интуиции, относящиеся к скрытой за внешним обликом природе объектов, так как они касаются не измеримых аспектов этого облика, а чего-то такого, что не поддается точному определению. Здесь мы сталкиваемся не с отдельными регистрируемыми формами и их измерениями, а с соотношениями формы и измерения. Эти соотношения не могут рассматриваться как отдельные измеримые единства; они переходят в бесконечность, которая в принципе не редуцируема до каких бы то ни было рациональных, исчислимых величин.

2. Метод объективного исследования отказывается от интуитивного понимания и направлен на установление связи между отдельными точно определенными физическими конфигурациями и чертами характера. Это осуществляется исключительно на основании подсчета частоты совпадений. Задача состоит вовсе не в обнаружении каких-либо существенных связей — таковых обнаружить вообще не удается, то есть никакие психически значимые реалии не выявляются, — а в установлении статистических корреляций. Если даже небольшое число эмпирических случаев физического облика не удается ассоциировать с ожидаемым психическим типом, — а тем более если они ассоциируются с каким-либо иным или противоположным типом, — любые существенные, необходимые связи между физическим обликом и характерологией человека должны быть исключены или, во всяком случае, поставлены под сомнение. Статистические корреляции лишь выдвигают дополнительные вопросы, но отнюдь не проливают свет на истинную природу взаимосвязи.

Представляется, что обнаружить точную корреляцию на основании одной только статистики невероятно сложно, поскольку ни физические формы, ни характеры не поддаются однозначному измерению и исчислению, они доступны нашему обозрению лишь в виде типов. Типы эти, однако, не являются родовыми понятиями, и соответствующая типологическая классификация не может быть безусловной и однозначной. В чистой форме такие типы встречаются крайне редко: обычно приходится иметь дело со «смешанными» разновидностями. Типологическую классификацию мы используем лишь как инструмент для приблизительных измерений, а не как набор точно сформулированных и реальных категорий, к которым отдельные случаи либо относятся, либо нет. Даже в применении к «смешанным» случаям не могут быть осуществлены такие измерения. которые позволили бы определить пропорциональное соотношение различных типов: как видим, ситуация выглядит совершенно иначе, чем, скажем, в случае измерения содержания белка в моче и т. п. Подсчеты — это нечто слишком точное, а в сфере физиогномики нет ничего исчислимого. Весьма высока вероятность того, что различные наблюдатели, не находящиеся в контакте друг с другом, применительно к одному и тому же материалу придут к разным выводам. Как бы то ни было, мы в данном случае имеем дело не с физиогномической проблематикой, а с той разновидностью исследования, которая заинтересована в обнаружении связи, скажем, между диабетом, базедовой болезнью или туберкулезом с одной стороны и шизофренией — с другой. Единственное различие состоит в том, что в последних случаях связь может быть точно исчислена — тогда как в применении к соотношению физического строения и характера это невозможно. Возможно, за всеми этими бесплодными исследованиями кроется все еще не познанное, но сообщающее им специфический оттенок «нечто»: но даже если нам, при помощи первого из охарактеризованных здесь подходов, удастся обнаружить этот фундаментальный фактор, не следует ожидать, что он окажется доступен количественному и точному исследованию.

Описанные только что пути исследования абсолютно гетерогенны в методическом отношении. Первый путь поначалу широко открыт для самых разнообразных интерпретаций, использующих телесные конфигурации в качестве символов: но затем он опасным образом сужается и заводит в тупик предвзятых классификаций, однозначных утверждений и банальностей. Второй путь, состоящий в объективном изучении исчислимых факторов, по ходу действия утрачивает определенную форму: несмотря на достигнутую меру точности, исследователь оказывается ограничен набором простейших элементов, бесконечных корреляций и постоянно умножающихся данных, которые так и не сообщают ничего нового. Символическая суть физиогномического исследования требует подтверждения в виде какого-либо точного анализа, но в ходе такого анализа не удается достичь ничего конструктивного. Подходящим материалом для физиогномического исследования могли бы быть простые, объективные факторы, но им часто недостает хоть сколько-нибудь очевидного символического значения.

В настоящей главе мы ограничимся лишь первым подходом, полагая его единственным по-настоящему физиогномическим. Мы поразмыслим над этим удивительным в своем роде способом рассмотрения тела, головы и рук. Физиогномические суждения бывают основаны на данных трех родов:

1. Единичные формы. Единичные признаки обычно понимаются как характерологические симптомы, «знаки», на основании которых мы сулим о сущности данного человека. Как правило, область физиогномического исследования кончается именно здесь; но стремление развить ее в этих пределах до степени позитивной науки приводит к абсурду. Любые утверждения, сделанные в рамках исследования единичных форм, очень скоро опровергаются действительным опытом. Кроме того, достаточно нелепое впечатление производит убежденность, будто характер человека может проявить себя через грубую, измеримую форму: ведь характер — это прежде всего высокодифференцированные структуры, не подчиняющиеся простым и однозначным концептуальным формулировкам.

2. Вместо того чтобы использовать «знаки» в качестве симптомов человеческих качеств, мы внутренне поддаемся воздействию осмысленных форм. Мы погружаемся в морфологическую целостность, из которой ничего нельзя вывести, но которая позволяет непосредственно увидеть нечто, относящееся к сфере психического и выявляющееся в виде естественного единства головы, рук и тела, видимого нашим внутренним взором. В ситуациях подобного рода едва ли приходится говорить о научном определении или сообщении; скорее речь должна идти о портрете, о представлении в художественной форме. Такое представление касается едва заметных, почти неосязаемых отклонений, способных изменить комплекс отражающихся на лице «характерологических» признаков; оно охватывает свойства, которые невозможно «уловить» математическими и рациональными методами и которые доступны только взору художника, легко поддаются шаржированию, но не оказывают существенного воздействия на характер в целом. Несомненно, физиогномическому исследованию — по меньшей мере, в настоящее время — научить невозможно; тем не менее благодаря художникам мы обладаем неисчислимым количеством физиогномически характерных портретов, типизаций, неконцептуализированных смыслов. Вплоть до настоящего времени видение формы не удается примирить с измерением количества или пропорций. В случае грубых соотношений измерение выглядит более надежно, чем наша собственная оценка; но для тонких морфологических соотношений, с которыми мы имеем дело в физиогномике, глаз служит несравненно более чувствительным и точным инструментом.