Общая теория чистого снеха. Параметры
Шрифт:
– Куды хуй-то суёшь, мерседес! – объяснил ему спутанность Соратник. – На башку продевай.
– Вот оно-то, что хуй! – отзвался Кирил, но пижаму тянуть стал по правильному. – Бабой родился, бабой, бля, живу среди вас мудаков, а переквалифицировать ни хуя не могут враги.
– Не враги, а врачи, - развил сентенцию уже в столовой Проводок истязая ману небесную за одним столиком на четверых. – А у Шаляпина метла будь здоров. Он хоть говорит через раз, но всё правильно, там в далёкой буржуйской стране нас не сдаст. Надо засылать.
– А заслать бы вас всех на хуй… - на что глубокомысленно изрёк Шаляпин и уже на следующую ночь оказался в Детройте.
Соединённым штатом Америка настереглась, насторожилась, притихла сердешная, притихла лапонька, словно почуяла в необъятном чреве своём непонятное ещё невесть что.
– Hello! Who are you? Why you sleep on the ground? – явно неграмотно спросила личность в форме американского полицейского свешиваясь с небес и изо всех сил видимо стараясь показать, что в школе она английский в отличии от некоторых штатских рыл всё-таки учила. Федя по английски не знал.
Федя по английски знал только гуд монинг чилдрен, но не сразу пожелал доброго утра этому пасмурному полицейскообразному типу, который явно обкладывал его тутошними хуями. «На хуй посылаешь, так хоть бы не вайкал», пробормотал Хвёдор со сна и погрузился в андеграунд, как видимо тот хрен ему и советовал.
В андеграунде Федя познакомился с Че Геварой, Гарсиа Лорке и опустившейся наконец до небесных высот Мадонной. Мадонна жувала банановые корочки и только робко смеялась, когда мужчины вели разговор, глаза её горели невыражаемым счастьем. Под утро пошли брать Нью-Йорк. На хуй он был нужен понятно было пока не совсем, но что подзаебала уже эта вторая столица весь мир хуже всех первых было очевидно. До Нью-Йорка они не дошли.
Поражённые количеством вжившегося в местных людей дерьма воины сели в придорожном каньоне и долго думали думу горькую на троих пока Мадонна сменяла срочно поставляемые через подпространство бочонки депрессирущих русских народных браг и вин. К ночи нахлынул черняк. Даже родная Мадонна выглядела конченой бабой ягой с одной лишь проблескивающей в одном глазу мыслью их всех отъебать и съесть. Удерживаясь практически на кончиках рогов тогда Фёдор встал, погладил по голове притихшую Мадонну и не жалея уже больше ничего в этом кромешном мире зарядил:
Жили семь грозных разбойников
Жил Кудияр-атаман
Много разбойники пролили
Крови честных християн…
В эту ночь компания Pepsi полностью переключилась на производство детских игрушек исключительно для стран которые она раньше считала случившимися у бога по нечаянности. Белый дом слегка пожелтел, хоть заметить это мог пока далеко не всякий сторонний наблюдатель. Но то относительно стороннего наблюдателя, сердцем любимый мой читатель, а сами же американцы были заняты в тот день совсем не Белым домом. В Нью-Йорке как-то по особенному печально и по голливудски грандиозно прорвало, извините за тонкость, канализацию.
Говна человеческие, о, говна! Как справедливо заметил домовёночек Кузенька Уо «плывёте вы не потрясаемые человеческими страстями уж… и не знаем мы, что вам и снится…».
До чего же в таком красивом с виду городе оказалось много говна! Да простит мне настраданный читатель мою человеческую несдержанность, но действительно много. Грязь человеская потоком смрадных банкиров в жуткой слизи лжи «света» и «золота» зловонным потоком истекала сквозь всё. Только тот, кто был настоящим, добрым и беззаветно преданным доктором, сможет понять грандиозность ломки отравленного идеей безмерного кайфа наркомана, которому приходится менять весь гной псевдозолота в изорванных одноразово-вечными шприцами венах на чистую, живую, человеческую, болеобильную кровь. Нью-Йорк не хотел умирать. На помощь ему были выдвинуты лучшие умы человечества и вседоступные технические средства. Соединённые штаты ещё раз соединились в порыве основопотрясающего страха и исторгли вердикт – Нью-Йорка не было. Никогда. Видимо не могло быть одновременно и здоровой экономики и обосравшегося Нью-Йорка.
А Фёдор, по детски Федотка, уходил с Че и Гарсиа в горы на далёкий измученный Запад. С ними шла только маленькая девочка с глазами окончательной Офелии и с всё более редкими повадками затравленной суперзвезды…
Чудо
– На здоровье! – прокомментировал аминозиновую сласть Параноику под хвост из угла Полиглот.
– А мине?? – попросил Фёдор Жук.
– Тебе-то за что? – зачем-то пожалел санитар то ли Фёдора, то ли аминозину.
– Хоть чуток! – увещевал жалобного санитара Федька.
– Не хрен! – коротко порешил санитар.
– Со смеху тут окочуришься, - справедливо заметил с соседней койки Урод. – Тот просил не дают, тот и не просил ничего, а напхали полну сраку, так и лежит…
И тогда ко всем сразу обратился Герасим:
– Му-му!
– Чего ты, Гера́нька, мычишь, как коров? – обратил внимание неутоленный Фёдор Кузьмич. – Али чуду хотишь рассказать?
– Му-му! – поддержал Герасим.
– А вот не надо бы этого, Ге́ранька! – попросил тогда слишком Федяй. – У тебя чуды тягостные. – Лучше чуду вкалбасю вам я!
– Му! – обрадовался сразу Герасим и обнищал умишкой на озарившемся сразу лице.
Параноик совсем попритих, озадачился Геродот и перешёл на приём Голос Америки, душою воспрял Алишер Навои и все бы выстыли, да пробирался один где-то далеко в своём непонятном для всех пути Почтальон.
– Чуда значит была, - пояснил собравшимся Фёдор. – По зиме. Один хер по лесу шёл.
– Кто? – не понял Полковник.
– Дед Пехто, - проветрил рассказчик. – Один мужик, говорю по лесу идёт, а кругом зима. Такая, что аж жопа мёрзнет, хоть он и в валенках. Ну а он один хер значит идёт. Ему тот мороз, как нам с вами абрикосы – до сраки.
– Понятно, - сказал Полковник – Во пиздец!
– Слов нету – пиздец. Бы ему, если бы тут не случилась ночь. А ночь как случилась, то у мужика может от перемены цвета на небе, а может ещё от чего, но мысль пришла. Думает, бля, тут замёрзнешь, как дятел какой, а можно бы допустим было сидеть где-нибудь на печи, в телевизор втыкать и мордой бы быть нарядным, а не таким как сейчас. Потом думает, стой, это ты чего-то не то думаешь, потому что пятнадцатый ноль-ноль век или максимум половина шестнадцатого, понтов короче ноль и телевизорам просто неоткуда браться пока ещё лет триста-четыреста. Мужик тот сел тогда на пенёк и заплакал. А пенёк ему и говорит: «Встань, козёл, тяжело ж!». Мужик не понял даже сперва откуда это ему велят и чуть не обосрался. Но пенёк воткнул, видимо, чем дело пахнет, и не стал его дальше пугать. «Поднимись», говорит, «Другом будь. Я за это три твои желания исполню». Тут мужик сразу соображалистый стал, как за желания речь пошла. Пердак свой с пенька-фокусника поднял и говорит «Телевизор хочу!». «А ты не ебанулся слегка? В шестнадцатый-то век?», только и поинтересовался пенёк, но технику выдал. И законную охеренно. С автономным питанием и плоскую как доска. Ну мужик и отпал. Сразу побежал в лес, на ёлку телик повесил, нашёл пенёк человеческий, чтоб не кричал и не грозился бы и давай в тему втыкать. «Рыглс! Спермент! Бля-а-а! Пиздец!», тема вроде с автопереводом идёт, а непонятно один хрен ни хера. А рылы всё равно местами прикольные и мужик наставился вплотную зырить, делов пока нет, пока типа зима и огурцы не надо сажать. Он пиздюк был вообще-то порядочный тот мужик, он и когда надо было сажать огурцы не сажал ни хуя, ну да хуй с ним, он зато когда жрать пора приходила посоревноваться мог. Вот сидит значит и втыкает в цвет. Репа у него от этого разноцветная, довольная, а не то что когда по лесу шёл с голой сракой. А тут медведь. «Рры…», да «рры…», один хуй непонятно чего говорит, а только грозно. «Хули там “рры…”», думает мужик, «Был бы, бля, царь зверей, ну тогда б и рычал, а то ходют тут – портют симфонию!». Бля-урод какой-то, а ни хуя не медведь! И хуй с ним – не трогать решил. А медведь заёбует и заёбует, то ли телевизора не видел никогда, то ли просто голова от хронического пережору чешется и знобит. То так просто по ебальнику мужика заденет, а то вовсе сядет поперёк сцены – смотри! «И хули мне вот это жопа твоя поуставилась!», думает тогда мужик, да и помехи лицу начали надоедать, больно же. Короче ставит раком того медведя тогда и отпускает ему наиживописнейший пендаль. Медведь откатился чуть-чуть, метров на сто, а потом возвратился и думает «И чего я мужика обижал? Он же нормальный пацан. У него телевизор вон цветной, не то что у остальных мудопроёбов – керосину хуй к лампочке выпросишь». И садится мирно тогда, рядом, а не поперёк и начинает мирно тоже себе в тему втыкать. А тема понятно телевизионная совсем, не то шо там кина или мультики безобидные, а скачет какая-то херня, вся в глазах мельтешит и на ебало кидается. Так что медведь снова чуть мужику по ебальнику не заехал. Ну да вспомнил о стометровку ещё прокувыркаться и говорит по-товарищески: