Общественный договор
Шрифт:
– Пойду-ка я спать! – сообщил я окружающим. – Моя возросшая мудрость подсказывает, что завтра мы снова будем впахивать, а не качаться! А мудрый всегда выспится перед работой.
И под одобрительные смешки односельчан я отправился в отведённое мне, Саше и Сашку жилище. К слову, после «повешения» Сашка никто это жилище не называл иначе, как склеп.
Глава 10. Кач обыкновенный
Не люблю просыпаться ночью. Особенно в этой странной игре. Любой ночной подъём – это всегда проблемы, и если не сейчас, то очень скоро. А в этот раз проснулся я от того, что меня растормошил Саша. В наш чудный «склеп» проникали отблески
– Филь, просыпайся… Наверно, тебе стоит посмотреть.
– Ё! Щас! – сказал я, усаживаясь на лежанке из травы и растирая уши.
Уши я тёр, потому что когда-то и кто-то мне сказал, что это помогает проснуться. Как по мне, так совершенно не важно, что тереть. Главное, чтобы долго и активно. Однако вот привык уши тереть – и до сих пор тру.
Мы вышли из дома, и Саша повёл меня к тому краю скалы, что был обращен к посёлку Лосева. Ну да… Откуда ещё ждать неприятностей? Там же застыл дозорный из группы Никитича. Кажется, его звали Миха.
– Не было больше? – спросил Саша у дозорного.
– Пока тишина! – ответил дозорный и осёкся. Снизу, пробившись сквозь шум прибоя, долетел полный ужаса и боли крик.
– Человеческий… – заметил я, напрягая глаза и вглядываясь вниз.
Ночь была лунной, звёздной и светлой. Пляж отсюда просматривался хорошо. Но пляж был пуст – жуткий крик донёсся откуда-то из леса.
– Не ходите, дети, по ночам гулять! – чуть изменил я детское стихотворение. – Особенно в лес не ходите…
Крик повторился, однако теперь стало ясно, что он и на секунду не прерывался. Просто несчастный, кричавший внизу, в какие-то особо пикантные моменты – видимо, предшествовавшие его отправке на перерождение – начинал орать так, что было слышно даже нам. Точнее, начинала… Крик был вовсе не мужской. Хотя кто знает, как бы я орал – если бы меня стали кушать…
Мы постояли ещё минут пять, но криков больше не было. И всё-таки ещё какое-то время я продолжал вглядываться в темноту внизу, но больше там ничего не происходило.
– Всё, концерт окончен… – резюмировал я. – Миха, да?.. Миха, что бы ни происходило ночью там, внизу, ни в коем случае не покидаем посёлок. Так своим сменщикам и передай! И надо у моста ребят предупредить…
– Предупрежу, – согласно кивнул часовой.
– Ну тогда я спать… Чего, Саша, и тебе советую!
– Ага… – растерянно ответил партнёр, но я не стал приводить его в чувство. Качаться надо! И лучше всего это понимание приходит после вот таких ночных происшествий.
А утром меня снова разбудил Саша – да что же ему не спится-то? – но в этот раз вид у него был более жизнерадостный.
– Кажется, у Лосева всё пошло совсем плохо! – поприветствовал он меня.
– Саша, у меня тоже всё идёт плохо. Вторую ночь выспаться не могу! – заметил я.
– На том свете отоспишься, – укоризненно заявил партнёр.
– Конечно, отосплюсь! – согласился я. – Но если в результате моей невнимательности от недосыпа тот свет наступит слишком рано, то так и знай: в этом и ты виноват… Так что там?
– К нам идут гости. Будут по времени к обеду! – сообщил Саша, усмехнувшись. Похоже, мои увещевания он вообще пропустил мимо ушей.
И это правильно! На Руси есть три промысла: тульское литьё, гусьхрустальное дутьё и московское нытьё. А я – москвич, хоть и прожил немало лет в другом городе. Но все родственники по маминой линии родились в Москве, и я родился в Москве – пусть и по чистой случайности. Короче говоря, поныть я умею, и весьма профессионально!
Через минуту я снова оказался вместе с Киром и Никитичем
Наши переглядывания не остались незамеченными, и вскоре Кир и Никитич – да и другие заинтересованные и просто любопытные лица – узнали про ночное происшествие. Кир воспринял ночную новость философски, а Никитич немножко повозмущался моим приказом не покидать холм. Однако его быстро удалось убедить, что в нашей ситуации есть гораздо более практичные и приятные способы отправиться на перерождение.
А потом закипела работа: завтрак, топоры, верёвки, копья, рубка луковых деревьев… Пользуясь служебным положением, я заказал у Бела, снова взявшегося за расколку камней, какой-нибудь наконечник для копья. Работа работой, но после обеда и приёма беженцев я собирался отправиться на прокачку, чего бы мне это ни стоило… Пусть весь лагерь на меня обижается, но я больше не намерен был тянуть с собственным усилением.
Обижаться, кстати, никто не стал. Объявив о своём решении, я встретился с мрачными взглядами членов совета, но никаких претензий никто не предъявил. Возможно, потому что обитатели местной фауны действительно всех пугали до икоты. А возможно – хотя и маловероятно – окружающие наконец устыдились того, что который день вычеркивали мое предложение прокачаться из списка ежедневных занятий .
Первая половина дня прошла весьма буднично. В этот раз я осилил срубить целых пять стволов – и даже застолбил себе ветку шириной сантиметра в три в самом толстом месте и длиной в метр с небольшим. Ветку закинул в своё жилище, а потом отправился поесть перед торжественной встречей вновь прибывших.
Ситуация повторялась. Как и с группой Никитича, первым делом людей надо было разместить, накормить и занять полезным делом. Почти сразу определились и с лидерами пришедших. Самую большую группу привёл Матвейчев, а точнее – Николай Петрович Матвеичев, но кто бы вот это всё ещё запоминал… Матвейчев был в земной жизни прорабом, пока не получил серьёзную травму ног. Однако здесь, в игре, он обнаружил себя вполне здоровым. Сначала шёл в фарватере Лосева, но в последние два дня стал сколачивать вокруг себя людей.
Вторую группу привёл Поляк. Поляком он был по дедушке, но искренне гордился своей фамилией. Знаете, если у вас имя-отчество Иван Андреевич, а фамилия – Кржижановский, то никогда – слышите, никогда! – не пытайтесь заставить окружающих русских это произносить. Обзовут поляком и радостно забудут только что услышанное чередование согласных. Так оно и случилось. И это не помешало Поляку собрать вокруг себя почти всех сборщиков еды, которые и пришли сюда за ним.
Третьим лидером была девушка Аня. Кстати, её я видел в посёлке Лосева и ещё тогда обратил на неё внимание. Хотя бы из-за роста больше двух метров. Тогда я без слёз не мог смотреть на это недоразумение, потому что в общем и целом она напоминала палочника. Знаете, есть такое насекомое – прикидывается веточкой, чтобы хищник не сожрал. Вот и Аня была такой: худой и бесконечной, особенно когда поднималась из сидячего положения. Ты стоишь, смотришь на неё и думаешь: «Ну вот… Вот теперь!.. Ну хотя бы теперь… Да когда же ты закончишься-то?».