Обсерватория Нур-и-Дешт
Шрифт:
– Вот и все, – сказала девушка, сдерживая вздох огорчения. – Как все это неудачно! Если бы вы знали, какая интересная работа и какое чудесное место Нур-и-Дешт!.. Нур-и-Дешт – это название развалин обсерватории. Означает оно «Свет пустыни».
– А если место чудесное, как вы говорите, так чего же сбежали ваши старики?
– Там бывают подземные толчки, довольно сильные и частые. Кругом все дрожит, где-то глубоко в земле раздается сильный гул, мелкие камешки и земля сыплются со стен развалин. Наши рабочие считали эти толчки предвестниками большого землетрясения, от которого все погибнут...
Я задумался над ее словами и, когда снова
Я осторожно подсунул свернутую шинель под бок Тане, а сам перешел на соседнюю скамью, улегся и заснул...
Когда я проснулся, девушки не было. В зале прибавилось людей, заполнивших маленькое помещение своими пестрыми халатами и звуками незнакомой речи.
Я умылся и пошел узнавать насчет автобуса. Ничего утешительного я не узнал: автобус запаздывал, и его можно было ждать только после обеда. Я отправился бродить по станции, надеясь встретить где-нибудь Таню. Обошел кругом здания, вышел в степь, но начавшее сильно припекать солнце прогнало меня в тень деревьев станционного садика. Еще издали увидел я зеленое платье Тани у входа на телеграф. Девушка в раздумье сидела на каменном крыльце под акацией.
– Доброе утро. Получили телеграмму? – осведомился я.
– Получила... Семенов ушел в армию, и, значит, никто к нам не приедет. Что же я скажу Матвею Андреевичу? Он так надеялся!
– А кто это Матвей Андреевич?
– Мой начальник, профессор. О нем я вчера вам рассказывала, – с чуть заметной досадой сказала девушка.
Тут меня осенила идея, от которой мне стало сразу весело.
– Слушайте, Таня, возьмите меня в помощники! – сказал я. – Едва ли я буду хуже ваших стариков.
Таня удивленно взглянула на меня.
– Вас?.. Но ведь вы должны лечиться. И потом... – Девушка замялась, остановившись взглядом на моей висевшей на перевязи руке.
Я поймал ее взгляд, вынул из перевязи руку и сделал несколько резких движений.
– Не беспокойтесь, Таня, рука у меня действует, а на перевязи висит, чтобы не затекала. Ее нельзя долго держать опущенной вниз, – пояснил я. – Я ведь еду не лечиться, а выздоравливать. Так не все ли равно где? Вы же сами хвастались, что место хорошее этот ваш Нур-и-Дешт.
Девушка колебалась. Серые глаза ее повеселели.
– Все будет хорошо, – шутливо продолжал я, – если только он, ваш профессор, не будет меня держать на пище святого Антония...
– Ну что вы! Еды у нас много! Только как же все-таки с санаторием вашим? Потом, дорога к нам трудная...
– Чем это трудная? Ведь вы же в четвертый раз собираетесь проделать ее.
– А вы не смотрите, что я невысокая: я сильная, – отвечала Таня. – Туда знаете как ехать? Отсюда до совхоза ходят автомашины – это сто двадцать километров. От совхоза нам дают обычно лошадь до поселка Туз-Куль – маленький такой колхоз, дорога к нему прескверная: песок и камни. А от Туз-Куля приходится доставать верблюда и пробираться километров тридцать через безводные пески. Я терпеть не могу ездить на верблюде: сидишь, словно на огромной бочке, и качаешься взад и вперед, как маятник. А верблюд, вы знаете, идет ровно четыре километра в час, не меньше и не больше.
Долго убеждать Таню мне не пришлось, и еще задолго до захода солнца пустая трехтонка, мячиком подскакивая на выбоинах, понесла нас на юго-восток от голубоватой линии снежных гор, в противоположную от санатория сторону. Мы сидели на полу у кабины, весело переглядываясь:
Машина остановилась у журчащего арыка, недалеко от конторы совхоза. Мне и сейчас приятно вспомнить простое, душевное гостеприимство в этом далеком совхозе. Мы решили ехать как можно позже: прохладная ночь – самое хорошее время для пути. Увидев на дороге просторный тарантас, Таня тихонько засмеялась.
– Выгодный вы помощник, Иван Тимофеевич: почет какой – в тарантасе везут.
Агроном, тоже ехавший в колхоз, взял на себя обязанности ямщика; мы с Таней уселись в корзинку и двинулись навстречу слабому ветерку. Темная степь под низкими теплыми звездами окружила нас.
Вскоре я почувствовал, что плечо Тани стало часто прикасаться к моему. А затем и кудрявая головка ее мирно устроилась на моем плече. Время шло. Бархатный ветерок выпустил холодные когти. Предрассветный холод не дал нам уснуть как следует.
Туз-Куль не показался мне приятным местом. Голый бугор с редкими, недавно посаженными тополями был усеян низенькими домишками, обмазанными красно-бурой глиной. В шесть часов вечера мы двинулись в пески в сопровождении проводника с верблюдом, нагруженным продовольствием. Я решил последовать примеру Тани и пошел рядом с ней пешком. Невысокие песчаные бугры заросли какой-то колючкой голубого цвета. Идти было совсем нелегко, и я дивился выносливости моей спутницы. Ноги погружались в сыпучую массу, душный жар шел от песков – легко можно было представить, каково идти здесь в жаркие часы дня. После короткого привала при свете высокой вечерней зари мы вошли в заросли саксаула. Светящийся циферблат моих часов показал четверть первого, когда окончились пески и ноги с облегчением ощутили твердую почву каменистой полынной степи.
На высоте, вдалеке, виднелся красный огонек, окруженный облаком золотистой световой пыли.
– Это костер на площадке у палаток, – пояснила Таня. – Что-то наши долго не спят – должно быть, меня ждут.
В темноте раздался звонкий мальчишеский голос:
– Матвей Андреевич, Таня приехала!
Мое знакомство с профессором состоялось при свете костра. Это был маленький круглый человек с квадратным лицом. Умные глаза его прикрывали большие толстые стекла очков. Я несколько задержался, подгоняя ближе к костру упиравшегося верблюда. Профессор, поздоровавшись с Таней, крикнул в мою сторону:
– Показывайтесь, Семенов! Где вы там прячетесь? Рассказывайте, что в Ташкенте.
Я вышел в освещенный костром круг. Профессор откинулся назад, поправил очки и посмотрел на Таню.
– Кто это?.. А Семенов где?
– Семенов не приехал, Матвей Андреевич, – виновато, тонким голоском ответила Таня.
– Ничего не понимаю! Что за шутки? – начал сердиться профессор.
Я подошел к нему и, протягивая руку, назвал себя. Затем вкратце объяснил причину моего появления здесь.
– Что вы! Ну как же так? Вы майор раненый, орденоносец. Неудобно, мой друг, неудобно! – ворчал профессор, сердито поглядывая на Таню.