Обсерватория Нур-и-Дешт
Шрифт:
Я рассказал профессору все свои соображения. Надо было видеть радостное возбуждение ученого! Я прибавил, что радиевые излучения, может быть, способствуют еще большей прозрачности воздуха непосредственно над обсерваторией.
– Ну это вы, пожалуй, хватили, – возразил профессор. – А что до нашего состояния, то я совершенно с вами согласен. Это место – не только место света, но и место радости. А вот почему Таня у нас сегодня грустная? Что случилось?
– Нет, Матвей Андреевич, со мной ничего...
После вторичного осмотра выработки мы вернулись к работе на лестнице. К концу дня удалось расчистить небольшое отверстие, в которое все мы поочередно пролезли. Там был подвал из нескольких камер. Я не знаю, что он дал археологу, но, на мой взгляд, подвал был так же пуст, как и все виденные мною ранее.
Закатный ветер мчался по степи; розовая пыль клубилась над стальным ковром полыни. Профессор с Вячиком шли впереди, а Таня в раздумье замедлила шаги, отстав от них. Я догнал девушку и взял ее за руку.
– Что с вами, Таня? Вы всегда такая веселая, оживленная, и вдруг... Мне кажется, вы изменились после вчерашнего нашего открытия.
Девушка пристально посмотрела мне в лицо...
– Не знаю, поймете вы или нет, но я скажу... Нур-и-Дешт действительно место радости. И я думала, что эта радость во мне – от меня, что я сильная, свободная, веселая. Тут появляетесь вы... – девушка запнулась, – суровый, ушедший в себя, опаленный огнем войны. И вы тоже делаетесь ясным, радостным... И вдруг оказывается, что всему причиной этот радий – и только... Значит, если бы не было радия, – голос девушки упал почти до шепота, – не было бы и дивного очарования этих дней на древней обсерватории.
Таня отвернулась, вырвала руку и побежала вниз по склону холма. Я медленно пошел следом за ней. Остановился, оглянулся на развалины Нур-и-Дешт.
«Свет пустыни» – да, несомненно, свет и для пустыни моей души. Не пройдет, навсегда останется радость дней на обсерватории Нур-и-Дешт!
...И опять, как много раз до этого, угасал костер у палаток, и около него сидели мы с Таней. А рядом излучала золотистое сияние древняя ваза, светящаяся чаша давно минувших, но не умерших человеческих надежд.
– Таня, дорогая, – говорил я, – здесь ожила моя душа, и она открылась... навстречу вам. Кто знает, может быть, в дальнейших успехах науки влияние радиоактивных веществ на нас будет понято еще более глубоко. И кто поручится, что на нас не влияют еще многие другие излучения – ну, хотя бы космические лучи. Вот там, – я встал и поднял руку к звездному небу, – может быть, есть потоки самой различной энергии, изливающейся из черных глубин пространства... частицы далеких звездных миров.
Таня поднялась и порывисто подошла ко мне. В ясных глазах девушки отразился пепельный звездный свет.
В высоте над нами, прорезая световые облака Млечного Пути, сиял распростертый Лебедь, вытянув длинную шею в вечном полете к грядущему.
1944