Обскура
Шрифт:
Что касается связанных с картинами Мане недавних изысканий, сейчас они казались ему совершенно бессмысленными. Террас увидел нечто мрачное, поразившее его до глубины души — пусть так. Но это случилось в Провансе, далеко от Парижа, так что вряд ли как-то связано со столичным любителем живописи; скорее всего, им был обычный ловелас со слегка извращенными наклонностями — видимо, ему доставляло удовольствие заставлять позировать не просто натурщицу, а именно проститутку.
И подумать только — сейчас Жан при мысли об этом даже испытывал легкое смущение, — на какое-то время он поверил, что здесь может существовать некая связь и со смертью Полины Мопен… Кажется, он дал излишнюю волю фантазии и на пустом месте сочинил целый роман — это он-то, любитель медицинских трактатов! Видимо, на него произвели слишком сильное впечатление вид мертвой девушки
Немного повеселевший от таких выводов, Жан вскоре прибыл на улицу Майль, где небольшая группа пациентов уже ожидала его перед зданием, в котором располагался его кабинет. Он уже решил, что жизнь понемногу входит в привычное русло, но в глубине души чувствовал, что принимает желаемое за действительное.
И ведь он так и не узнал у Сибиллы, как прошла премьера…
Глава 9
Молодая женщина открыла глаза в незнакомой комнате с голыми стенами. Кресло, в котором она сидела, кажется, было единственным предметом меблировки в этом просторном помещении с плиточным полом. Напротив нее был камин, в нескольких шагах от которого стояла небольшая чугунная печь, покрытая зелено-голубыми изразцами. От печи к камину тянулась труба, через которую дым уходил в дымоход. Справа от камина была застекленная дверь. Квадратики стекла между расположенными крест-накрест деревянными перекладинами покрывал густой слой пыли. Снаружи иногда доносилось приглушенное, словно во сне, цоканье лошадиных копыт по мостовой, отражающееся от стен… Где она находится? Судя по яркому свету, пробивавшемуся сквозь деревянные решетчатые ставни на окнах, день был в разгаре. Должно быть, сейчас около полудня или, самое позднее, два часа дня… Она чувствовала себя вялой и разбитой. Что с ней случилось?.. Мысли путались, голова раскалывалась от боли. Из-за шампанского? Но обычно оно так на нее не действовало… Тем более что в этот раз оно было очень хорошим…
Она попыталась вспомнить, что происходило накануне. Но воспоминания никак не связывались в единое целое, они всплывали в памяти обрывками, клочками. Наконец ей удалось восстановить из них более-менее полную картину.
Она вспомнила блондина с усами в клетчатом костюме, который подсел к ней в ресторане «Огни Парижа», где она обычно бывала. Он сразу, без лишних слов, предложил ей поужинать с ним. Он говорил быстро, почти без пауз, голос у него был монотонный, с легким, едва заметным акцентом — нормандским или, может, пикардийским?.. Но в целом он был забавный. Она часто встречала весельчаков, которые с первых же слов начинали сыпать остротами. Это облегчало дело, даже если остроты были в большинстве случаев затасканными — все равно ведь в конечном счете все сводилось к вопросу о цене и месте, где можно будет заняться любовью. Но этот мужчина, что касается остроумия, был просто неотразим. Она никогда раньше таких не встречала. У нее даже живот заболел от смеха. Сам он почти не смеялся, когда шутил — лишь слегка улыбался. Но от этого ей было еще смешнее. Он смотрел, как она корчится от смеха, и терпеливо ждал, пока она успокоится, чтобы тут же произнести новую остроту, отчего она начинала хохотать еще громче.
Итак, они ушли вместе, вскоре после того, как пробило полночь. До этого он оплатил счет, вынув из кармана толстую пачку денег. Счет наверняка был немалым — она знала расценки. А он весь вечер угощал ее шампанским.
Он сказал ей, что он художник-фотограф, портретист. Однако руки у него были грубыми, почти крестьянскими. И этот провинциальный акцент… Она простодушно сказала об этом вслух, и он объяснил, что в его работе необходим и тяжелый физический труд, нужно постоянно носить с собой все необходимое оборудование — треножник, фотокамеру, стеклянные пластины… Не говоря уже о химических материалах, таких, как соли серебра, и другие, с которыми нужно обращаться с большой осторожностью. Такое объяснение ее удовлетворило.
Он пообещал сделать ее фотопортрет завтра днем, когда будет достаточно света. «Точнее, уже сегодня, — вкрадчиво добавил он. — Зачем ждать?» Она представила себя позирующей перед фотокамерой, а его — прячущимся под темной тканью и произносящим традиционную фразу «Сейчас вылетит птичка!» перед тем, как нажать на спусковой рычаг затвора… Ее это рассмешило. На этот раз он тоже расхохотался — кажется, впервые за весь вечер, — прижав руку ко рту, как будто не хотел, чтобы она видела его
Когда они вышли из ресторана, он поднял руку, подзывая фиакр.
— Хочешь взглянуть на мою студию? — спросил он шепотом, когда они уже сидели внутри, тесно прижавшись друг к другу.
Это предложение ее удивило — она уже успела забыть о его обещании. (К обещаниям такого рода она давно привыкла, так же как и к тому, что они всегда остаются невыполненными.) Но в то же время оно показалось ей восхитительно романтичным.
Некоторое время они ехали вдоль Сены в западном направлении, потом, оставив позади Марсово поле на другом берегу, проследовали к Пасси и Отей. Путь был таким долгим, что ей показалось, будто они уже выехали за город. Легкое покачивание фиакра и мерный стук лошадиных копыт убаюкивали ее. Она ненадолго позволила себе склонить голову на плечо соседа, но ощутила неловкость и снова выпрямилась. Удивительно, как она и остальные женщины ее типа, падшие, но сохранившие в глубине души остатки невинности, сразу проникаются доверием к незнакомцу, если тот не выражает желания немедленно с ними переспать. Он больше не разговаривал, не шутил. Она понимала, в чем дело: этап соблазнения закончился, поскольку она согласилась ехать с ним; или, может быть, он, как и многие другие мужчины, ощущал потребность в тишине перед актом любви, подобно солдатам, молчаливым и сосредоточенным перед сражением. Со временем она стала замечать, до какой степени предстоящая любовная близость меняет лицо мужчин, каким суровым, беспокойным и жадным одновременно становится их взгляд, как напрягаются или застывают мускулы лица, сжимаются губы… И за то, чтобы привести себя а такое состояние, они еще и готовы платить!.. Его звали Клод.
Она рассеянно смотрела на проплывающий за окнами ночной пейзаж, изредка замечая отблески лунного света на реке. Внезапно она услышала неприятный сосущий звук. В полусумраке она разглядела, что ее спутник засунул палец в рот и, кажется, трет зуб — с усилием и ожесточенно. Она предпочла молча отвернуться.
Еще через какое-то время она полностью перестала ориентироваться, и внезапно вспомнила, что Клод даже не назвал кучеру адреса. Она хотела об этом спросить у своего спутника, но он все еще возился со своим зубом. К тому же усталость, опьянение и некая робость помешали ей заговорить.
Наконец экипаж остановился у стены, из-за которой виднелись силуэты высоких деревьев. Это были каштаны. Она заметила в стене небольшую дверь, над которой нависали стальные зубья поднятой решетки. Клод открыл дверь; потом, заметив некоторое колебание своей спутницы, которая оглядывалась на кучера в форменной одежде, неподвижно возвышавшегося на сиденье и не обращавшего на нее никакого внимания, он слегка надавил ладонью ей на спину и почти втолкнул внутрь. Войдя, она увидела перед собой сад — и, несмотря даже на темноту, поняла, что он очень запущенный.
— Где мы? — прошептала она.
Звук собственного голоса ее испугал.
— У меня, — последовал короткий ответ.
Но об этом она и без того догадывалась.
Он занялся с ней любовью грубо и торопливо, так, что это больше напоминало случку животных. Все закончилось очень быстро. Но в этой сфере уже ничто не могло ее удивить. Она привыкла, что обычно это происходит примерно так же, как если вдруг окажешься в густой толпе, где тебя стискивают со всех сторон какие-то незнакомцы. Потом она напомнила Клоду, что он обещал сделать ее фотопортрет в студии. Он сказал, что нужно дождаться наступления дня, а пока предложил ей выпить.
И вот она проснулась в этом кресле, в этой комнате, которую вчера не видела. Что произошло?
Она хотела было встать, но оказалось, что она привязана к креслу: широкие полосы материи охватывали торс, запястья и щиколотки. Она попыталась сбросить путы, но они были прочными и лишь сильнее врезались в тело. Ее охватил страх. Она попыталась закричать, но от крика ее голова едва не взорвалась. Боль была невыносимой. Но отчего? Может быть, из-за вина, которым он угощал ее уже здесь?..
В этот момент она ощутила какой-то странный запах и увидела струйки дыма, растекающиеся над печью. Не из-за этого ли дыма так болит голова? Да, скорее всего, так… Воздух, которым она дышала, был отравлен — теперь она явственно это ощущала! Она же умрет! Несмотря на путы, она инстинктивно отшатнулась, но ей не удалось даже сдвинуть кресло с места.