Обскура
Шрифт:
Жан вышел из-за стола и сел напротив нее на другой стул, чтобы рассмотреть ее более детально. Даже не обращая внимания на следы побоев, можно было заметить, что лицо Миньоны сильно изменилось. Кожа приобрела сероватый оттенок. Наряду с выпадением волос, глухотой, болью во всем теле это означало третью стадию сифилиса в ее наиболее жестоком проявлении. Но, судя по всему, дело еще не дошло до различных поражений нервной системы, невралгии, частичного или полного паралича, конвульсий, умственных расстройств. Жану доводилось присутствовать на вскрытиях
Он уже не мог ничего для нее сделать, только облегчить боль.
— Я выпишу вам морфий, — сказал он слегка дрогнувшим голосом, положив на мгновение руку ей на плечо.
Это неожиданное сочувствие прорвало все преграды, которые еще помогали Миньоне как-то сдерживаться, и по щекам ее покатились слезы. Жан протянул ей платок, и она с облегчением закрыла им лицо. Ее хрупкая съежившаяся фигурка содрогалась от рыданий.
Вопросы, которые Жан собирался задать Миньоне, буквально жгли ему губы, но, видя ее в таком состоянии, Жан все никак не решался это сделать. Наконец Миньона подняла голову и протянула ему мокрый от слез платок.
— Но я не за этим к вам пришла, доктор, — всхлипнув, сказала она.
Жан почувствовал, как сердце подскочило в груди. Эта женщина не могла знать ни о том, что случилось с Сибиллой, ни о том, что в последнее время довелось испытать ему самому. Да и могла ли она интересоваться посторонними делами в таком состоянии?.. Но зачем же она тогда пришла? Что она собиралась ему сказать? Взгляд ее был пустым; казалось, она неожиданно впала в оцепенение. Жан с трудом сдерживался, чтобы не встряхнуть ее и привести в себя, — в конце концов, оцепенение могло быть вызвано новым приступом боли или слабости.
— Вы не следовали моим предписаниям? — вместо этого спросил он.
Миньона пожала плечами:
— Предписаниям…Какой смысл? Все равно мне уже конец. Разве нет?
Жан схватил ее холодные, высохшие руки и повернул ладонями вверх, словно хотел прочитать по ним то, что и так было очевидно.
— Мне нужно ее увидеть.
Миньона подняла голову и взглянула на него испуганно. Лицо ее со следами недавних побоев уже не вызывало в нем жалости — только отвращение.
— Я не могу… — жалобно произнесла она.
— Она даже не захотела показать мне, где на самом деле живет. Почему? — резко спросил Жан, сильнее сжимая ее запястья.
Миньона казалась напуганной, но Жан по-прежнему ее не выпускал. Она была до такой степени слаба, что он вполне мог удержать обе ее руки в одной своей, а другой избивать ее,
— Она боится, что он перестанет ее содержать… и выгонит… Вы не знаете, что это такое, доктор.
— Кто этот человек?
Губы Миньоны слегка изогнулись.
— Я его никогда не видела.
— Даже у мамаши Брабант?
Она покачала головой. В глазах ее по-прежнему отражался испуг.
— А вы слышали о клиенте, который заставлял ее позировать в виде Олимпии?
Она снова быстро покачала головой — можно было подумать, что это единственный жест, на который она еще способна.
— А саму картину вы раньше видели? — спросил он, указывая на свою репродукцию.
Тот же немой ответ.
— Вы никогда не видели блондина с усами, одетого в клетчатый костюм? Не слышали о нем от вашей подруги?
— Вы… вы делаете мне больно.
Голос ее прерывался. Она казалась все больше испуганной. Кажется, она и в самом деле ничего не понимала и была не в курсе этой истории. Фальшивый след… Жан вздохнул.
— Вы не знаете, что происходит, — сказал он. — Мне нужен ее адрес.
Миньона снова покачала головой и плотнее прижалась к спинке стула. Жан сильнее стиснул ее руки. Лицо Миньоны исказила гримаса боли, на глазах снова показались слезы. Он склонился к ней, не выпуская ее рук. Его лицо оказалось всего в нескольких сантиметрах от этой маски отчаяния, от умоляющих глаз, смотревших ему в глаза.
— Это вопрос жизни и смерти, вы понимаете? — прорычал он с яростью, которой в себе даже не подозревал. И еще усилил хватку.
— Дом шесть по улице Сухого дерева, — с трудом произнесла Миньона сквозь слезы. — Там она живет.
Всего через несколько улиц от дома, до которого она его довела в тот вечер… Жан наконец выпустил руки Миньоны и выпрямился, тогда как она бессильно обмякла на стуле, неловкими движениями пальцев пытаясь стереть слезы. Жан быстро подошел к шкафчику, где хранились лекарственные препараты, открыл его и вынул пузырек.
— Держите. — Он протянул пузырек Миньоне. — Это морфий. Вы знаете, как его применять?
Взглянув на него сквозь пелену слез, она кивнула и с жадностью схватила пузырек.
— Теперь мне нужно уходить, — сказал Жан.
Миньона с трудом поднялась; движения ее были неловкими и судорожными, как у животного в предсмертной агонии. Открыв дверь, Жан оглянулся на кабинет, где в последние годы в основном проходила его жизнь. Сейчас привычные очертания предметов были слегка размыты сероватым сумеречным светом.
Выйдя на улицу, он и Миньона разошлись в разные стороны. Жан даже не обернулся, чтобы посмотреть ей вслед.
Глава 27