Обскура
Шрифт:
К его замешательству примешивалось ощущение, что его предали.
У него было чувство, что его сжигают на медленном огне — и при этом он даже не способен добиться ответов, за которыми пришел. Он оказался совершенно безоружным перед этой женщиной, смотревшей на него высокомерно и презрительно. Женщиной, которую он по-прежнему желал, одетой в соблазнительный полупрозрачный утренний наряд, стоящей перед ним на расстоянии вытянутой руки, в квартире, где они были одни. Женщиной, которую кто угодно мог получить за деньги, но которая для него была недостижима.
Она вскинула голову, явно собираясь в очередной раз сказать
Жан чуть было не повиновался этому немому приказу, но вместо этого бросился за ней и буквально одним прыжком преодолел разделяющее их расстояние. Она резко обернулась и ударила его по щеке ладонью. На мгновение он замер, но тут же со всего размаха отвесил ей пощечину в ответ. Попугай резко закричал и захлопал крыльями, пытаясь взлететь, но его удержала цепочка на лапе.
Удар был таким сильным, что Обскура, отшатнувшись, навзничь опрокинулась на стол. Она поднялась, поднесла руку к губам, затем недоверчиво взглянула на окровавленные кончики пальцев. Жан приблизился. Она выставила вперед локоть, готовясь защищаться, но он с силой притянул ее к себе. По щекам ее покатились слезы, и она отчаянно замотала головой. Впервые он ощутил к ней жалость, а затем, с новой силой, — желание. Совсем недавно он принял ее за Сибиллу, а потом вынужден был разыскивать ее, чтобы спасти свою жену. Жизнь одной зависела от другой. Какая ирония судьбы! На мгновение он явственно увидел лицо Сибиллы вместо лица Обскуры. Он что, сходит с ума?..
Жан злился на себя, но ничего не мог с собой поделать. Протянув руку, он неловкими движениями стер слезы с ее щек. На него смотрели умоляющие глаза Сибиллы. Он наклонился и прижался губами к ее губам. Она попыталась отстраниться, но он крепко обхватил ладонью ее затылок, так что собранные узлом волосы рассыпались по ее плечам, и одновременно другой рукой обхватил ее талию. Его язык встретился с ее языком. Жан почувствовал, как она рукой проводит по его волосам. Обскура отвечала на его поцелуи торопливо и страстно, и он полностью отдался во власть охватившему его опьянению. Она обняла его, ее и его дыхание теперь сливалось. Ничто больше не существовало, кроме этого бесконечно длящегося поцелуя, ощущения ее губ и языка, соединившихся с его собственными губами и языком в одно целое, ее рук, скользящих по его телу…
Внезапно Жан очнулся, вспомнив, зачем он сюда пришел, — в тот самый момент, когда его рука проникла ей под платье, неудержимо стремясь добраться до того заветного места, которое предстало перед его глазами во всей красе во время осмотра. Он отстранился, выпрямился и отступил на шаг. Женщина, стоявшая перед ним, не была Сибиллой. И этот волшебный поцелуй не смог бы воскресить Сибиллу из мертвых…
На секунду у него мелькнула мысль, что, может быть, Обскура все же перестанет замыкаться в молчании и скажет ему что-то еще, но она не собиралась этого делать. Ее глаза горели ненавистью.
Тогда, не говоря ни слова, Жан в последний раз взглянул на экзотичную картину: куртизанка с разбитой, кровоточащей губой и попугай, прикованный к жердочке позолоченной цепочкой, — и вышел из комнаты.
В
Выйдя на улицу, он поднял голову и увидел, как в одном из окон третьего этажа мужская рука в черном рукаве поспешно задергивает штору. Значит, кроме Обскуры в квартире кто-то был?! Человек, который вполне мог все это время находиться в комнате, смежной с гостиной… Жан чуть было не повернул обратно, но туг же устало пожал плечами: наверняка ему показалось. И даже если он снова поднимется наверх, то все равно ничего не добьется. Не цепляется ли он так упорно за эту нить всего лишь потому, что она — единственная, имеющаяся в его распоряжении?
Жан вспомнил, что Нозю в разговоре с ним упоминал о своем визите к мамаше Брабант. Маловероятно, что если он, в свою очередь, отправится к ней, то ему повезет больше, чем профессиональному полицейскому, умеющему заставлять людей говорить, ведь сам он только что продемонстрировал обратное. Но все же…
Глава 29
— Значит, вы говорите, что Люсьен Фавр в порыве гнева убил лошадь своей матери выстрелом из пистолета? — задумчиво переспросил доктор Бланш, нахмурив брови с некоторым сомнением.
Сидящий на краю стула напротив патрона, с царственным видом восседавшего в кожаном кресле за письменным столом, Жерар, тем не менее, не смутился:
— По крайней мере, так она утверждает…
— Абсурд.
— …и я склоняюсь к тому, чтобы ей поверить, — закончил Жерар с ощущением, что ступает по тонкому льду.
Его первая пациентка оказалась ящиком Пандоры. Излишнее усердие в попытках ее исцелить — или хотя бы понять природу ее болезни — могло дорого ему обойтись. Но разве не сделать все, что в его силах, не означает предать себя, свой врачебный долг? К тому же он был еще далек от того, чтобы переступить опасную черту. Пока оставалась возможность к отступлению.
— Это хорошо, что вам удалось заставить ее заговорить, — признал мэтр. — Но что касается Люсьена Фавра, мне трудно в это поверить… Я сомневаюсь, что ему понравится, если всплывут подобные сведения и тем более — если они получат широкую огласку. Если речь идет о реальных событиях.
Был вечер, но Бланш по-прежнему работал за письменным столом, заваленным грудами папок, когда его молодой ассистент пришел с ним побеседовать. Даже после целого дня работы мэтр в точности походил на свой портрет, украшавший одну из стен кабинета. Как будто он твердо решил соответствовать этому образцу, несмотря ни на что.
— Но самое удивительное, она полагает, что он сделал это в наказание для нее, своей матери, — негромко произнес Жерар.
— Прошу прощения?
Жерар был убежден, что Бланш все расслышал, и предпочел не повторять.
— Но само по себе это не объясняет ни того факта, что она сама себя считает лошадью, ни того, что она так боится своего сына, который может отправить ее на живодерню… — продолжал Жерар, словно размышляя вслух. — Однако возможно, что после убийства лошади в ее мозгу все смешалось и с точки зрения ее нынешней логики эти два убеждения объяснимы… Ведь так?