Обвиняемый

Ефимов Игорь Макарович

– Когда ты все это разведала, что ты записала в своем дневнике? – спросил он. – Ты ведь до сих пор ведешь дневник, правда?

Улыбка секретарши декана – кто только не был одарен ею в течение дня! Студенты, преподаватели, почтальон, уборщица, электрик… Но профессору Скиллеру часто доставался лишь отблеск – осколок – ее. Будто при встрече с ним Марго Маллой забывала о долге приветливости. Будто ей срочно-срочно надо было заняться каким-то другим, неотложным делом. Например, быстро-быстро набрать побольше воздуха в легкие.

– Я нарисовала четыре вертикальные

палочки, – сказала она. – На каждую насадила растрепанную шевелюру. Получились пальмы. Рядом нарисовала возвышающиеся над пальмами треугольники. Получилось вполне похоже. А потом выпустила из треугольных пирамид клубы дыма. И языки огня. Огонь подкрасила помадой…

Брубек из бара сменился Армстронгом. Ее руки все еще лежали на его ладони. Он нагнулся к ним, поцеловал.

– Можно я заеду к тебе сегодня? И оставлю запись в твоем дневнике? Про тебя. Про все, что ты для меня делаешь и значишь. Если получится – в стихах…

Путь от столика до гардероба получился нелегким. Потому что он рвался идти рядом и в обнимку, но проход был слишком узким. Головы зрителей поворачивались дружно, как радары. Только в коридоре он смог догнать, прижаться щекой к ее плечу, обхватить за талию. Она взяла его ладонь, передвинула выше. Застонала еле слышно.

У вешалки началась путаница – борьба – кому кого одевать? Ее пальто, его плащ – ожили, уворачивались, парусили. Рука, промахнувшись мимо рукава, поймала ее голову, исчезла в волосах, притянула к губам. Отзвук лингвиньи на ее языке сливался с последними каскадами?Рапсодии в черном и голубом?.

В этот момент дверь ресторана распахнулась в речную свежесть, впустила новую компанию посетителей.

Замерев в поцелуе – распахнутый взгляд над ухом Марго, – он увидел всех входивших одного за другим – одну за другой.

Студентку Дебору, завернутую в белый кожаный жакетик, белые же сапожки – тук-тук-тук.

Кристину – с откинутой в смехе головкой – зубки блестят, ямочки на щеках сияют.

Ее польско-украинского друга – изогнутого, как удилище, нависающего сверху, роняющего ей прямо в рот вкусную наживку последней шутки.

И Олю – да-да, впервые за столько месяцев – так близко – глаза в глаза – из-под ондатровой шапочки – с вечной ее недоверчивой улыбкой девочки, заглядевшейся в земном цирке на клоунов.

Кинокадры 4-5. Оружейный магазин

Длинные полки в большом оружейном магазине. Сверкающие стволы автоматов под самым потолком. Пониже – ружья с оптическими прицелами. Чешский?фалькон?, швейцарская?Немезида-50?, югославская?застава?, немецкий?маузер?, российский?драгунов?, израильский?галиль?, итальянская?беретта?. В витринах под стеклом: пистолеты автоматические и полуавтоматические, револьверы пяти- и семизарядные, дамский кольт размером с пудреницу, старинный парабеллум размером с пишущую машинку…

Продавец с татуированными бицепсами показывает седой старушке, как вставлять патроны в барабан миниатюрного?смитвессона?.

Дверь открывается, входит Станислав Рогойский. В руке у него – зачехленное ружье. Продавец приветствует его как старого знакомого. Извинившись перед покупательницей, отходит в сторону, достает из-под прилавка спортивную сумку, передает ее Станиславу. Тот улыбается в ответ, показав полный рот крепких зубов, столпившихся неровно, как футболисты на поле. Благодарит и идет к дверям с крупной надписью?ТИР?.

Просторный подвал с бетонными стенами. У дальней стены – бумажные мишени. У ближней – кабинки для стрелков. Гремит выстрел, потом другой. Станислав поспешно заходит в свободную кабинку, надевает наушники. Ставит сумку на столик, достает из нее полдюжины оптических прицелов различной конструкции, раскладывает перед собой. Потом извлекает из чехла ружье – американский?Ремингтон-700?. Привинчивает к нему прицел.

Под столиком – ящик с отпечатанными мишенями. Концентрические круги, за ними – грабитель с ножом и в маске. Станислав прикрепляет мишень к специальной рейке. Нажатие кнопки – и рейка с нарисованным грабителем скользит к дальней стене, колесики верещат по миниатюрным рельсам, проложенным под потолком.

Теперь все готово. Стрелок делает несколько глубоких вдохов, потом прижимает приклад к щеке.

Мы видим далекую мишень в перекрестье прицела.

Бам! Бам! Бам! – три выстрела следуют один за другим, с короткими перерывами.

Снова нажатие кнопки – и простреленный в трех местах грабитель скользит обратно. Отверстия – не больше чем в двух дюймах от центра. Неплохо, неплохо.

Испытания прицелов продолжаются.

Следующая мишень – бородач в чалме, обвязанный динамитными палками.

Бах! Бах! Бах!

С террористом покончено.

Следующая – солдат неизвестной армии, вооруженный гранатометом.

Бах! Бах! Бах!

Картинка на последней мишени вызывает у Рогойского недоумение. Только вглядевшись внимательно в портрет благообразного джентльмена в галстуке, он замечает подпись внизу:?Президент Империи Зла?.

Вернувшаяся после стрельбы мишень приносит полное разочарование: только одна дыра, да и та – в мочке уха. Президент Империи Зла явно увернулся от справедливого возмездия.

Дефектный прицел Рогойский возвращает продавцу с укоризненной улыбкой. Остальные аккуратно уложены в сумку, кредитная карточка, прошмыгнув в щель аппарата, отсыпает невидимый холмик электронных долларов.

Продавец трясет руку покупателя, просит заходить еще и еще.

5. Стигматы

?Да, каждый самоутверждается как может, – уговаривал себя профессор Скиллер, устраиваясь поудобнее в кресле перед телевизором. – Один – богатством, другой – занимаемым постом, третий – породистой собакой, четвертый – гоночным автомобилем, пятый – коллекцией бабочек с берегов Амазонки. И ничего нет дурного или страшного в том, что телевизионный художник захотел самоутверждаться лиловой гаммой. Ничего! А Голде я просто напишу записку, что лиловая помада ей не идет и что лиловый жакет нужно сдать в магазин Армии спасения и тихо радоваться за одинокую мать, которой он достанется?.