Объятия незнакомца
Шрифт:
Сегодня, в этом незатейливом платье из хлопка, она выглядела гораздо более счастливой, нежели в шелках. И он заметил, что ей доставляет истинное наслаждение ходить босиком.
Выходило так, что ни одна черточка той Мари Николь ле Бон, с которой ему довелось познакомиться так близко – ни одна, – не хотела вписываться в образ бессердечной, расчетливой, жадной торговки, сложившийся у него в голове задолго до встречи с ней.
Если бы не портрет, полученный от Вульфа с Флемингом, и не исписанный обрывками химических уравнений лист бумаги, который
Он снова посмотрел на нее и стиснул бокал так, что его хрустальные грани больно врезались в ладонь. Почему ты оказалась другой? Где тот лед и бессердечие, которым питалась моя ненависть?
Почему так трудно тебя ненавидеть?
Остается понимать так, что то, что он видел в ней только результат мозговой травмы и амнезии. Что эта добрая, нежная, умная женщина, так не похожая на других, не настоящая Мари.
Она не может быть настоящей.
Потому что эта Мари просто очаровательна.
Он отвел от нее взгляд, поставил бокал, ощущая напряжение во всем теле. Нет, он не должен думать об этом. Ни каких чувств по отношению к ней он испытывать не может. Ни влечения. Ни жалости. Не говоря уж о... о нежных чувствах.
Он понимал это. Рассудком, логикой – понимал.
И может быть, именно поэтому одна странная деталь, одна мелочь не давала ему покоя. А именно: увидев в ювелирной лавке увеличительное стекло, он мгновенно, не раздумывая ни секунды, купил его. И тут же удивился этому легкомысленному, бессмысленному, незапланированному поступку. Это было совсем не похоже на него.
Он попытался сказать себе, что эта вещица поможет ей вспомнить что-нибудь, но понимал, что это довольно слабое объяснение. На самом деле, увидев его, он подумал, что она должна обрадоваться, и – купил. И в этом не было никакой логики.
И незачем искать здесь какие-то резоны.
Он обернулся к ней. Нужно действовать, а не предаваться умственной жвачке. Все эти рассуждения ничем не помогают его миссии шпиона, пусть даже это интеллектуальный шпионаж. Все просто и складывается очень удачно – он сплел искусную, тонкую паутину лжи, и она попалась в нее.
И пришла пора браться за дело.
Он придвинулся к ней и вытянулся рядом, оперевшись головой о ладонь. Он постарался придать своему лицу такое же выражение благостной расслабленности, какое было на ее лице. Он сделал вид, что вместе с ней наслаждается пикником.
Хотя весь этот романтический вечер начинал походить на пытку.
– Мари, – тихо окликнул он ее. – Как ты себя чувствуешь?
– М-м... кажется, я слишком много выпила сегодня, – она с трудом приоткрыла глаза, речь ее была затруднена. – Наверное, я не... не часто пила вино. Да?
Видимо, не часто, сказал он про себя. Скорее всего, она отказывалась от вина – как это обычно делал он, – помня, что алкоголь – враг рассудка.
Они и в этом похожи друг на друга.
– Нет, ты всегда любила вино, – сказал он как ни в чем не бывало. – Но это
– Да, оно было, довольно крепким, – повторила она. Судя но всему, надо выждать еще некоторое время взгляд и голос женщины остаются еще достаточно ясными А Вульф с Флемингом учили его, что субъект допроса может считаться готовым к допросу, когда взгляд у него становится несфокусированным, а речь несвязной.
Но этот субъект смотрел на него прямо и нежно улыбался, его глаза мерцали, а на подбородке, прямо в ямочке, блестела застывшая капелька шоколада.
Желание, сильное и безрассудное, пронзило его Ему нестерпимо захотелось склонить голову, припасть губами к этой ямочке, провести языком но ее коже, испить эту шоколадную сладость...
– Может быть, мне... пойти в постель? – вздохнув, сказала она.
Его сердце бешено заколотилось. В постель. Да! Нет...
Неуверенность в ее голосе подсказала ему, что убедить ее в обратном не составит большого труда.
– Нет, – мягко попросил он. – Прошу тебя, побудь со мной еще немного.
– Хорошо, – прошептала она. – Побуду.
Она согласилась с готовностью, ее взгляд из-под полуопущенных ресниц, полный томной неги, вновь разбудил его желания.
Весь вечер он понуждал себя сосредоточиться на деле и на тех вопросах, которые он должен ей задать, а воспоминание о единственном их поцелуе неотступно следовало за ним. Он изо всех сил старался не обращать внимания, как все в нем переворачивается от близости этой женщины, а страсть, загнанная глубоко внутрь и сжатая, как пружина оказывается, только ждала удобного случая. Достаточно было только подсесть поближе, заглянуть в эти чудные глаза, услышать хрипловатое хорошо, побуду, и он потерял голов) Пусть только на мгновение. Пусть это была одна вспышка, но она пронзила его.
Он не позволил дрогнуть ни одному мускулу на своем лице. Он подавил это побуждение, проклиная себя за то, что возжелал того, чего не должен был желать.
– Мари. – снова заговорил он, боясь пошевелиться и стараясь ничем не выдать своего волнения. – Я подумал, не хочешь ли ты спросить меня... о чем-нибудь? О каких-нибудь важных для тебя вещах? О семье? О детстве?
Спроси хоть что-нибудь, молил он. Пока он объезжал город в наемной карете в поисках вина и кольца, он успел составить мозаику ее прошлого, выдумывая разные детали и собирая их воедино.
Л от рассказа о ее прошлом он хотел незаметно перейти к своим вопросам – прощупать каждый уголок ее научной памяти, – но уже тогда, когда подействует наркотик.
– Да, – пробормотала она. Ее веки опустились. – Было бы хорошо...
Он ждал, но она молчала, и он испугался, что она уснула. Но тут она снова открыла глаза.
– Расскажи мне про свое детство, – прошептала она Он уже было открыл рот, чтобы рассказать ей расцвеченную яркими красками сказку о ее жизни, как до него вдруг дошел смысл сказанного. Он замер и несколько секунд так и сидел с открытым ртом.