Обычные приключение «олимпийца» Михаила Енохина
Шрифт:
Злорадно улыбаясь, Борис и Хихикало стояли у дома и смотрели на тени «врагов», мелькавшие в открытом окне.
Молчун ударил бойком о подоконник, огнетушитель взревел, но тут перекрутилась веревка, и струя ударила не в комнату, а вниз, на Бориса и Хихикало.
Раздались истошные вопли! Послышались грохот упавшего огнетушителя и торопливые шаги Молчуна по крыше!
Высунувшись из окна, Михаил и Женька с изумлением смотрели на удиравшие прочь «взмыленные» фигуры:
— Они!.. — ужаснувшись, догадался Женька.—
А Михаил вдруг захохотал, хватаясь за живот.
— Ой, помру-у!!! — завывал он от смеха. На крыльцо выскочила перепуганная тетя Клава.
— Пожар? — она недоуменно уставилась на огнетушитель, все еще изрыгавший пену. — Ну надо же... с гвоздя сорвался!
Внезапно затрещало дерево, Молчун с обломившейся веткой рухнул на кусты роз и унесся за ограду. Тетя Клава так и села на крыльцо:
— Видали? Обезьяна.
— Ой, не могу! Держите меня! — стонали в окне Михаил и Женька, заходясь от хохота. — Обезьяна! Целых три! Ха-ха-ха-а!
— А вы не смейтесь, — обиделась тетя Клава. — Слепые? Как сиганула! Их, знаете, сколько в Крыму развелось! И в газете писали! Они к нам из Сухумского питомника кочуют. Человекообразные шимпанзе! Заметили — очень на человека была похожа!
И побежала к соседке рассказывать про обезьяну.
«Никуда мы не поплывем!»
Рано утром, когда зычные молочницы пронзительно кричали всему городу «Молоко-о!», Михаил и Женька отправились на море.
— Солнцем не увлекаться, — предупредила тетя Клава. — Особенно ты, Михаил. Сгоришь! Ясно?
— Ладно, — откликнулся он уже за воротами.
— Обедать в два, не опаздывайте! — тетя Клава сокрушенно принялась наводить порядок в изломанном «обезьяной» розарии.
Велико же было ее удивление, когда на шипах роз и обломках веток она обнаружила загадочные лоскутья! Если бы у нее была возможность приложить их к дырам штанов и рубахи Молчуна, то она... неизвестно что сделала бы с ним за свои любимые розы!
А Михаил с Женькой шли к морю, оно неправдоподобно возвышалось высоко над домами, отделенное от неба тонкой ниткой горизонта. И казалось, что если эту ниточку вдруг перережет своим килем какой-нибудь пароходик, море и небо сольются.
— Я тут деньги привез,— рассказывал Михаил Женьке,— на школьных завтраках за год сэкономил, старался поменьше есть... Десять рублей.
— Ого! — поразился Женька.
— Мало, — огорчался Михаил, — на четверть паруса. А уж на шлюпку и подавно не хватит. Знаешь, на нее сколько материалов уйдет?!
— Много, — подтвердил Женька. — Несколько тысяч.
— Чего несколько тысяч? — удивился Михаил. — Рублей?
— Не-а, материалов, — невозмутимо ответил Женька.
— Чудак ты, — засмеялся Михаил и вновь посерьезнел: — Хорошо б старую шлюпку найти и починить.
— Есть! — с жаром сказал Женька. — На брошенной пристани их навалом! Там всякие, — затараторил он, — и маленькие, и большие, и шаланды рыбацкие, и ялики, и баркасы, и плоскодонки.
— Живем! — обрадовано воскликнул Михаил.
Женька покосился на подзорную трубу, торчащую из Мишкиного кармана, и попросил:
— Дай посмотреть, а? Ты не думай, я не просто так. Я хочу на старую пристань посмотреть: дежурит сегодня сторож или нет.
— Сторож, — огорчился Михаил, — кто ж нам шлюпку отдаст, если сторож. Раз их караулят, значит, они нужны.
— Попросим, — убеждал его Женька. — Купим ему поллитра, он и отдаст.
Михаил даже вздрогнул:
— У тебя сумасшедших в роду не было?
— Не было, — с достоинством сказал Женька. — А-а, это ты про поллитра. Я ж в «Крокодиле» сколько раз на картинках сторожей видел. Они все пьяницы с красными носами, а в кармане бутылка. Сторожа без бутылки никогда не рисуют! Ему нарочно ее дают разные жулики, чтобы он не увидел, как они склад грабят!
— Но мы же не жулики и не грабители, — возмущался Михаил. Женька озадачился и грустно сказал:
— Правда...
— Выпросим, — теперь уже Михаил начал его успокаивать.— А рыбаки, может быть, нам парус дадут, рваный какой-нибудь, ненужный.
— А мы починим! — подхватил Женька. — Не маленькие!
Они свернули за угол, и вдруг Женька остановился, испуганно вытаращив глаза.
— Никуда мы не поплывем! — в отчаянии вырвалось у него. Прямо перед ними, поперек дороги, зловеще стояла Борькина компания. Михаил и Женька заворожено смотрели, как Борис, ухмыляясь, медленно вытягивает из кармана платок с «памятным» узелком.
— Сказал: не забуду, — процедил он, размеренно похлопывая узелком по ладони.
— Мишка, беги! — вскричал Женька и помчался прочь что есть духу. Он петлял из переулка в переулок, проносился через чужие дворы, распугивая кричащих кур, перелезал через заборы, нырял в какие-то ворота, подворотни, и ему все время казалось, что за ним раздавался топот погони.
Когда Женька, обессилев, остановился и оглянулся назад, никаких преследователей не было вовсе. И он никак не мог понять, почудилось ему или на самом деле за ним гнались и отстали.
Женька поплелся назад, к дому. Чем ближе он подходил к дому, тем больше казнили его заячью душу безжалостные мысли: «Струсил! Бросил Мишку одного! Мишка, наверное и убежать-то не знал куда, потому что города не знает! Нет, спишет теперь его Мишка на берег!» Выйдя на свою улицу, Женька увидел Михаила. Старший «дядя» медленно поднимался к дому, и спина у него выглядела такой унылой, что Женька чуть не всхлипнул.
Он побежал за Михаилом и, нагнав, пробурчал:
— Я ведь говорил, не пропустят...