Обычные приключения «олимпийца» Михаила Енохина
Шрифт:
После этого случая Борис вообще на Женьку взъелся. Наверно, потому, что пришлось съесть несоленую яичницу. Да еще без кваса с изюмом.
Вечером тетя Клава попыталась подольститься к племяннику, в таких случаях она почему-то называла себя бабушкой:
— Ну, ты чего? Обиделся на бабушку? Я тебе сейчас яишенку сготовлю.
Она вошла в сарай. Вышла. На ладони у нее лежали два яйца. Она ошеломленно взирала на них. На яйцах был штамп: «Made in Poland». Это означало: «Сделано в Польше».
Или другой случай, совсем недавний, позавчера. Сидел восьмилетний Женькин сосед Кеша на причале с удочкой.
— Голос, — шепнул Борис на ухо Фантомасу.
Пес оглушительно рявкнул, и Кеша от испуга полетел в воду вместе с удочкой. Он отчаянно забарахтался, беззвучно разевая рот. Борис мгновенно прыгнул и вытащил его на берег.
— Я тебя спас, — гордо заявил он испуганному Кеше. — Мне медаль не нужна. И, если тебя спросят, кто тебя спас, скажи: «Неизвестный». А половину всей рыбы, какую поймаешь, мне теперь приноси. Ты мне жизнью обязан!
— С-спасибо, — растерянно пробормотал Кеша. — Я — ладно.
— Ловись, рыбка, большая и маленькая, — ласково пожелал ему удачи Борис и направился к дружкам, которые, ухмыляясь, стояли у причала.
Рядом прыгали через веревочку девочки.
— Ну-ка... — строго сказал Борис. Хихикало и Молчун вырвали у девочек «прыгалку» и растянули ее поперек причала.
— Олимпийские соревнования по «прыг-скоку» торжественно считаю, — Борис достал из кармана перочинный ножик и перерезал веревку,— открытыми! ,
Девочки заплакали. Фантомас зарычал, и они умолкли.
Компания продолжала свой путь. А на их пути кипела работа: братья-близнецы Мошкины возводили «Эйфе-леву башню» из палочек и мокрого песка.
— Развалится... Вот-вот, — переживал их единственный зритель Женька.
— У меня не развалится, — в один голос самоуверенно ответили братья Мошкины. — Я умею.
Они настолько увлеклись, что не заметили, как к ним подошла Борькина компания. Борис выставил ногу вперед и подмигнул Молчуну. Молчун кивнул и подмигнул псу Фантомасу. Фантомас кивнул и оглушительно гавкнул за Женькиной спиной. Женька отшатнулся, споткнулся о подставленную Борисом ногу и рухнул на башню, похоронив ее под собой.
— Какую башню разрушили! — захныкали братья Мошкины.
— Башня Крылова! Подумаешь! — захохотал Борис, отвесив каждому по щелчку.
Хихикало захихикал. Молчун кивнул. А пес Фантомас улыбнулся своей глупой собачьей улыбкой.
Ночью Женьке приснился сон, похожий на правду. А на правду он был похож потому, что был у Женьки в Москве старший двоюродный брат Мишка. И даже не Мишка. А дядя Миша! Миша — сын родного дяди отца, значит, Миша тоже, наверное, дядя?! Сколько ему было лет, Женька точно не знал, но знал, что много! Может, четырнадцать а может, пятнадцать. Его каждый год приглашают к ним на море в гости, а он все никак собраться не может. То у него спортивные соревнования, то родители не отпускают. Так что Женькина мама уже просто по привычке в письмах спрашивала: «Когда же к нам на море Миша приедет?»... И этим летом его приглашала, да пока ответа не было. И вот снится Женьке, что—представьте себе!—этот дядя Миша наконец приезжает к нему. А ведь дядя Миша — не кто-нибудь, а известный спортсмен-яхтсмен! Была даже такая фотография в журнале «Пионер»: дядя Миша на швертботе класса «Оптимист» штурмует волны Московского моря. Он гордо натягивает шкоты, и каждый кулак у него на снимке чуть меньше большого арбуза.
«Мой двоюродный дядька приезжает! — кричит Женька во сне хулиганам. — Из Москвы! Сегодня! Всем влетит! И тебе, и тебе, и тебе!— перечисляет Женька обидчиков. — Тебе тоже достанется, бесхвостый!»— грозит Женька и псу Фантомасу...
Стоит возле разрушенной песчаной башни Борькина компания.
Ву-у-у—взвывает ветер, почти что вихрь, почти что смерч, почти что самум, унося с собою Фантомаса.
Перед задрожавшей от страха Борькиной компанией, скрестив на груди могучие руки, появляется детина — дядя Миша — в пионерской панаме, коротких штанах и кедах. А плечи у него шириной с футбольные ворота. Детина, шагнув вперед, спотыкается о громадный валун. В ярости он поднимает его и швыряет в море, валун падает где-то в территориальных водах Турции.
Затем дядя Миша, широко растопырив пальцы, опирается одной рукой на затылки Молчуна и Хихикало, другой — на голову Бориса и легко выжимает гимнастический угол. Компания хулиганов тут же уходит по грудь в песок.
Борис, Молчун и Хихикало дергаются, не в силах высвободиться, и жалобно смотрят детине вслед, который невозмутимо уходит прочь со словами: «Сделал дело, гуляй смело!»
...Женька проснулся. Тетя Клава трясла его за плечо:
— К тебе Миша прилетает из Москвы, — затараторила она. — Завтра вечером встречаем. Вместе отдыхать будете, слава богу. Он за тобой последит.
Как говорится, сон в руку!
— Плакать завтра будут! — обрадовано вскричал Женька.
«Я на тебя надеялся...»
Борькина компания, как всегда, играла в домино, а пес Фантомас отчаянно зевал от скуки.
Женька, размахивая прошлогодним заветным журналом «Пионер», как флагом победы, торжественно выпалил издали:
— Эй вы! Все! Завтра вечером мой дядька прилетает из Москвы!— Он раскрыл журнал на нужной странице и показал фотографию.— Вот он дяденька, вот он! Он вам даст!
Борис, Молчун, Хихикало и Фантомас встали.
— И тебе, Борька, даст! И тебе, Молчун, шею намылит, и тебе, Хихикало! — ликовал Женька. — И тебе, Фантомас бесхвостый!..
— Покажи дяденьку своего поближе, не бойся! — вкрадчиво сказал Борис.
— Я ему все расскажу, все! — кричал Женька, опрометчиво не замечая, что Молчун и Хихикало проскользнули в Борькин двор. А ведь из этого двора легко проникнуть в соседний и выйти за Женькиной спиной, отрезав всякую попытку к бегству.
— Все расскажу, все! — праздничным голосом орал Женька. Борис сделал шаг к нему, Женька попятился и, как заводной, пробормотал:
— Все расскажу... — но уже не так уверенно, как раньше.
— Ну, покажи своего дядьку, Енохин, — успокаивающе улыбнулся Борис.
И в этот момент коварные Молчун и Хихикало, выскочив из ворот соседнего двора, мертвой хваткой вцепились в журнал.
Женька помчался прочь с обложкой в руке, оборачиваясь и голося:
— Плакать!.. Плакать будете завтра!.. И послезавтра плакать!..
Молчун и Хихикало почтительно поднесли журнал Борису. Он взглянул на фотографию детины, сжимающего шкоты в «арбузных» кулаках, и, запинаясь, прочитал подпись: