Обычные суеверия
Шрифт:
Сколько таких признаний Йозеф успел записать за свою не такую уж долгую службу! Но только сейчас, изнывая от скуки и вынужденной неподвижности — господа судьи строго-настрого запретили отлучаться куда-либо — он впервые задумался.
Неужели жизнь колдуньи действительно так страшна? Если в награду за измену Богу достаются только побои, фальшивые деньги и тухлая еда, ведьмы давно бы уже перевелись! Или… Их и не бывает вовсе?
Йозеф почувствовал, как испарина выступает на лбу. Мысль была абсурдная и еретическая, но все же так много явных несоответствий, натяжек и прямой лжи, что даже удивительно стало — как судьи, почтенные и образованные люди, в чьи обязанности входит установить
Йозеф вытер мокрый лоб рукавом. Некстати вспомнилась ему Анна Штраус, жена богатого мельника, сожженная еще в прошлом году. Незадолго до того у нее умер новорожденный ребенок. Дитя успели окрестить, и это вызвало сильнейшие подозрения: а что, если его принесли в жертву дьяволу? Известно же, что некрещеный младенец не может войти в царство небесное и душа его обречена на вечные муки в аду.
Сначала Анна все плакала, а потом призналась, что сама убила маленького сынишку, чтобы душа его досталась сатане, а тельце пошло на волшебную мазь. Крохотный трупик в могиле нашли нетронутым, но мать все равно сожгли…
Зачем же они оговаривают себя? К чему честным женщинам возводить на себя чудовищную напраслину и губить не только тело, но и бессмертную душу?
Ответ напрашивается сам собой. Йозеф вспомнил «испанский сапог», тиски для пальцев, которые палач затягивает так, что кровь выступает из-под ногтей и кости хрустят, словно сухие веточки, плети, вымоченные в крепком соляном растворе… На секунду представил себя на месте арестованных — и содрогнулся от ужаса.
Разве он сам смог бы выдержать мучения пытки? Каково это — в одночасье быть оторванным от дома, родных и друзей и переносить столь жестокие истязания? А потом валяться на холодных камнях, чуть прикрытых гнилой соломой, в зловонии и грязи и отгонять крыс, кусающих за ноги… И при этом нет ни малейшей возможности доказать свою невиновность! Вор или убийца имеет право на справедливый суд, но только не ведьма. Ни одна из них еще не вышла на свободу оправданная, сохранив и жизнь, и честь, и доброе имя. Ни набожность, ни праведная жизнь, ни стойкость, с которой иные переносят мучения, не может помочь им.
К примеру, та же Марта Штюмер так и не призналась ни в чем, только молилась и повторяла «прости им, Боже, ибо они не ведают, что творят». Ее подвесили на дыбе, жгли пятки, подбородок, прикладывали горящие комья серы к подмышкам, но несчастная женщина упорно продолжала твердить, что не виновна ни в чем, даже когда смертный пот выступил у нее на лбу.
В этот момент в застенок залетела большая пестрая бабочка. Здесь, среди осклизлых сырых камней, запаха крови, горящей человеческой плоти, грозных окриков судей и воплей пытаемых, она выглядела чудом, пришельцем из другого мира. И судьи, и писец, и даже палач уставились на нее, словно завороженные. Бабочка покружилась немного, трепеща разноцветными крылышками, и выпорхнула в окно.
Марта вдруг вскрикнула, судорожно мотнула головой и бессильно обвисла. Гримаса боли разгладилась, лицо стало спокойным и отрешенным, словно все происходящее больше не касалось ее. Палач спустил с дыбы бесчувственное тело. Судья Шнеевейс приказал записать в протоколе, что дьявол, явившийся под видом бабочки, свернул шею обвиняемой, чтобы она не успела выдать сообщниц. Тело приказали зарыть тело под виселицей, словно падаль, поскольку ведьма умерла без исповеди и святого причастия.
Йозеф вспомнил, как Марта раздавала хлеб нищим, как разрешала всем окрестным мальчишкам рвать яблоки у себя в саду… Всего несколько лет назад он и сам не раз туда наведывался!
Слезы подступили к горлу. Если хоть на минуту допустить, что Марта и вправду была невиновна, то все, что произошло с ней, выглядит чудовищным злодейством! Мало того что добрая женщина умерла в страшных мучениях, так даже в христианском погребении ей было отказано…
Может, и правда настоящих слуг дьявола не надо искать на горе Блоксберг? Может быть, они не имеют рогов на голове (если только почтенный фон Шнеевейс не пришьет их к своей шляпе), и ноги у них самые обыкновенные, ничуть не похожие на козлиные копыта? Они едят не жаб и требуху, а откормленных каплунов и свежую телятину, вместо крови некрещеных младенцев попивают мозельские и рейнские вина, но суть их деяний не та же — губить души честных и простых людей, заставляя признаваться в том, чего не совершали, а потом предавать мучительной смерти?
Перед глазами на миг вспыхнуло яркое голубое пламя. И голова… Будто огнем жжет изнутри! Йозеф с силой сжал виски ладонями, но боль только усилилась.
Трудно разобраться, когда тебе всего девятнадцать лет и все, во что верил, в одночасье оказалось поставлено под сомнение!
В этот момент узник пришел в себя и тихо застонал.
Глава 3
Жертва милосердия
Ярнес Тибад, известный в Аугсбурге как ученый аптекарь Альбрехт Доденхайм, медленно открыл глаза. В застенке было сыро и темно, в нос бил отвратительный запах паленой плоти. Мужчина не сразу понял, то горят его собственные ноги.
Боли не было. Заклятие действует безотказно. Тибад еще раз покосился на свои обожженные ступни, увидел раны, оставленные железными крючьями, ожоги от раскаленных щипцов на ребрах и тут же отвел взгляд. Не об этом надо думать сейчас, совсем не об этом!
Сознание возвращалось медленно, толчками, так течение крови постепенно восстанавливается в членах, затекших от долгой неподвижности. Вновь провалиться в беспамятство было бы гораздо легче, но сейчас придется собраться с мыслями и принять решение. Времени осталось совсем немного.
Тибад чуть прикрыл глаза, чтобы мрачная обстановка не отвлекала и не вызывала смятения духа. Он старался вспомнить все в деталях, с самого начала, словно шаг за шагом пройти весь путь, который привел сюда.
Перед внутренним взором предстала тайная комната, предназначенная для собраний, скрытая в обширном подвале дома. Любой посторонний обнаружил бы там только бочки с вином да копченые окорока, но стоит повернуть незаметный рычажок, надежно спрятанный между бочками, как стена бесшумно отодвинется и взгляду посвященного предстанет удивительное зрелище.
Небольшой зал идеально круглой формы, ровно тринадцати локтей в диаметре. Стены с пола до потолка затянуты переливчатым черным бархатом. Посреди возвышается алтарь черного дерева, покрытый тонкой резьбой. Над старинным бронзовым треножником, украшенным кованым узором, днем и ночью поднимается сладко пахнущий дымок.
В ту ночь грандмастер пришел один. В разгар охоты на ведьм в городе нельзя было подвергать опасности всех членов сообщества, но и обряд полнолуния провести необходимо.
Тибад не мог дождаться, пока гость закончит творить заклинания и маленький пергаментный свиток с очередным посланием к богам догорит в жертвенном пламени. Странно было видеть лицо друга и учителя таким же безмятежно-спокойным, как и всегда, будто ничего особенного не случилось и на площади перед ратушей не полыхают почти ежедневно совсем другие костры… Но прерывать обряд нельзя ни в коем случае, тут грандмастер совершенно прав. Только когда маленький язычок огня дрогнул последний раз и погас, Тибад решился обратиться: