Обыкновенные девчонки (сборник)
Шрифт:
— А вы что — братья?
— Нет, товарищи.
— Ну что ж, возьмем товарищей? — предложил один из офицеров. — Доложим нашу просьбу командованию.
— Давайте доложим, — сказал Фасахов, тот самый офицер, который привел мальчиков.
И вот Саша и Гриша, уже в полной военной форме, сшитой специально для них, в новеньких сапожках и в гимнастерочках, туго перепоясанных ремнями с медными пряжками, стоят и смотрят на парад.
Зазвучали трубы военных оркестров. Начался парад войск, только что получивших оружие.
С волнением смотрела Гуля на эти совсем молодые, почти юные лица, на этих полных
— Гуля, выступать скоро… — услышала она голос у себя за плечом.
— Я знаю, помню, — ответила она не оборачиваясь.
Ей трудно было оторвать глаза от нескончаемых рядов воинов, дружно шагающих в такт духовой музыке.
«Кто из них вернется к своим?» — невольно думала она.
И она еще острее почувствовала, как важно словом, песней поднимать дух у бойцов.
Ей бы сейчас надо было убежать куда-нибудь, в тишине вспомнить, повторить все, что ей предстояло читать и петь с эстрады, но хотелось смотреть еще и еще…
Началось самое интересное: показ учений с боевой стрельбой. В наступление двинулась рота. Настоящего противника впереди не было, но артиллерия, минометы, пулеметы, поддерживая наступление, заговорили по-настоящему. Бухнули орудия, завыли, засвистели снаряды, мины, разрываясь как раз там, где находились мишени, обозначавшие противника.
— Глянь, глянь! — с восторгом кричали, толкая друг друга, Саша и Гриша. — Ух ты, здорово! Видишь, Гуля?
— Вижу, вижу, — говорила она, ласково поглаживая коротко остриженные головы мальчиков.
Зрители хлопали, радуясь меткому попаданию не меньше, чем Саша и Гриша. Все вокруг ликовало и гудело, как на стадионе во время спортивного соревнования на мировое первенство.
Казалось, что зрители уже вволю насмотрелись всего и наслушались, но народ не расходился.
Гулю охватило волнение: не провалить бы концерт — ведь она ведет программу!
Но опасения ее оказались напрасными.
Актеры старались вовсю. Лихо отплясывали на дощатом помосте армейские плясуны, особенно два молодых цыгана, стараясь изо всех сил переплясать друг друга, а Кадыр Хабибулин играл на своем курае так хорошо, как еще никогда. Под самый конец выступила и сама Гуля. Она прочла стихи, а потом спела веселую украинскую песню, полную лукавого задора:
И шумить, и гуде, Дрибний дощик иде. Ой, хто ж менэ, молодую, Тай до дому доведе?Все хлопали, улыбались, и, наверное, не один молодой парень рад был бы проводить «до дому» эту милую, красивую девушку. А Саша и Гриша радовались больше всех: они хлопали, прыгали и изо всех сил кричали: «Еще!»
…Начались напряженные дни боевой подготовки.
Окрестные поля превратились «в поля боя». Артиллерия, минометы, винтовки, автоматы, пулеметы, гранаты — все пускалось в ход в любое время дня и ночи. Стреляли боевыми снарядами, минами, патронами. Шли в наступление, забрасывая «врага» гранатами, бутылками с горючей жидкостью. В боевых порядках
Никакие препятствия не могли преградить путь наступлению. Все преодолевалось по-боевому. Если встречалась на пути река, люди пускались вплавь, переходили вброд, да пpи этом с оружием и в обмундировании.
Все работало в полную меру сил и напряжения — штабы, связь, тылы… Это была настоящая школа боевой выучки.
Гуля трудилась без устали — таскала на руках «раненых», делала им перевязки, и все это так осторожно и тщательно, как будто и на самом деле могла причинить боль.
В немногие минуты отдыха ее как-то особенно манили к себе лесные поляны с их запахами трав и цветов. От их крепкого настоя, казалось, можно было опьянеть. И представлялось чем-то невероятным, что этой горячей, душистой, родной земле могли угрожать смерть и запустение…
Часто по ночам, лежа в палатке и вдыхая лесной, чистый воздух, насыщенный запахами трав, листьев, земли, Гуля не спала и все думала, думала… Перед глазами вставали пытливые, благодарные глаза бойцов. Да, бойцы принимают концерты замечательно, но покоя не давала забота: где найти новые песни, новые стихи и рассказы, такие, чтобы поддерживать у людей бодрость духа?
Ведь что греха таить: нет-нет, а прокрадется в сердце грусть, и не так-то легко с ней справиться. Гуля это знала по себе. Иногда такая тоска возьмет по своим, особенно по Ежику, что, казалось, сил нет терпеть.
Подолгу не спалось в такие ночи. Тысячи мыслей, воспоминаний теснились в голове.
Вот перед ее глазами встает костер на вершине Аю-Дага, Медведь-горы. Непроглядная ночь, лес, где на каждом шагу ее подстерегает держидерево. Как будто вчера все это было.
И вот она опять в лесу. И опять ночью. Только это другой лес, другая ночь, другое время. Война… Неужели в стране идет война?! Сейчас так тихо в лесу. С вечера все куковала кукушка. Гуля спросила, сколько лет ей жить осталось, попробовала сосчитать, но кукушка замолчала. «Может быть, ничего не осталось? — кольнула мысль. — Нет, нет! — строго оборвала себя Гуля. — Это все глупости, бабьи сказки. Буду жить!»
И она сладостно потянулась. Несмотря ни на что, жить так хорошо! Все, все интересно! Интересно изучать оружие, ходить на стрельбище, ездить верхом, делать перевязки, беседовать с людьми, выступать, видеть, как светлеют усталые лица.
Опять, как и тогда, когда Гуля снималась в кино, ей достался белый конь. Совсем такой, как Сивко. И куда бы ни прискакала она, всюду встречают ее, как желанную гостью:
— Гуля наша приехала!
— Артистка наша!
— Сестричка!..
Многое узнала Гуля за эти два месяца, многому научилась. Она радовалась успехам дивизии, гордилась ими, как и ее товарищи. Ей бы так хотелось написать домой обо всех событиях последнего времени: о том, как проходят учения, о том, что член Военного совета армии, дивизионный комиссар Абрамов, на красноармейском митинге сказал, что дивизия к боям подготовлена и выглядит кадровой, и о том, что дивизия получила от Военсовета армии благодарность. Но Гуля знала и еще одно: писать обо всем этом в письмах не положено.