Обжигающий фактор
Шрифт:
Как и ожидалось, Прайс появился буквально через минуту.
— Что, Твен, нервишки сдали? — прошипел он. — А я думал, тебе нужна моя помощь. Думал, ты хочешь найти его.
Эрик даже головы не поднял, вперив сосредоточенный взгляд в пустую стену напротив. Так им Марина никогда не выследить. Надо прекратить играть по его правилам. Предугадать его следующий ход.
— Дай мне ключи! — потребовал Прайс. — Если тебе храбрости не хватает, так я и без тебя обойдусь.
— И как собираетесь действовать, генерал? Выполнять все, что Марин потребует? Бегать вокруг как идиот, пока ему не прискучит дергать за
Горький смех Прайса заглушил последние слова Эрика.
— Куинн! — повторил он. — Твоя подружка мертва. Мертва. И ты это знаешь не хуже меня. Марин связал ее по рукам и ногам и искромсал ножом.
Эрик вскочил на ноги и, подобрав тяжелую лампу, угрожающе занес ее над головой.
— Хочешь убить меня, мальчик? Ну давай, убивай. — Прайс чуть нагнулся, подставляя Эрику голову. — Давай! Что тебе мешает?
Эрик снова уронил лампу на пол. Еще оставался шанс спасти Куинн. И сейчас было важно лишь это.
— Сколько, генерал? Сколько их было, таких?
— Не важно, — ответил Прайс. — Я исполнял свой долг. Оборонная противоракетная система…
Голос его оборвался: весь рационализм, которым он привык утешать себя, развеялся, едва только мысленному взору предстало мертвое тело дочери.
— Нет больше никакой противоракетной системы! Марин заставил всех выйти из здания на парковку, а потом взорвал ее. Все мертвы. Понимаете? Все мертвы.
Эрик видел, как Прайс пытается осознать услышанное. Молодой человек понимал: бессмысленно сейчас вести все эти разговоры, но просто не мог остановиться. Ему хотелось, отчаянно хотелось сделать Прайсу как можно больнее.
— Данные, приборы…
— Груда искореженного бетона и угля, генерал. От «СТД» ничего не осталось. Все эти женщины, ваша семья… Вы убили их совершенно напрасно. Напрасно.
Прайс несколько секунд тупо смотрел в пол, а потом яростно замотал головой:
— Нет! Наши психологи предупреждали, что в один прекрасный день он захочет уничтожить все, что создал. Есть резервные копии.
— Генерал, придите в себя! Марин контролировал весь комплекс, все компьютеры, всю базу данных. Ничего не осталось.
Прайс так же качал головой.
— Модели и самые последние копии, возможно, и уничтожены. Но у нас есть еще база хранения вне основного комплекса, и ее компьютер извне недоступен — вообще не имеет выхода в Сеть. Мы перевозим туда файлы на магнитных лентах физически — раз в несколько дней. И кроме трех непосредственных участников процесса, никто об этом ничего не знает — даже Марин.
Эрик смотрел на него, пытаясь понять, что движет людьми вроде генерала Прайса, как же они устроены. Заносчивость, гордыня, привычка рационализировать необъяснимое, слепота ко всему, помимо сотворенной ими же некой извращенной реальности.
— Генерал, ну как вы можете такое говорить? Неужели потому, что до сих пор вам удавалось каждый раз так здорово переигрывать Марина?
Глава 64
Куинн лежала лицом вниз на заднем сиденье машины Эдварда Марина. Запястья и щиколотки у нее были все так же скованы, веревка, скреплявшая две пары наручников, тоже никуда не исчезла. Онемение, давно уже охватившее пальцы рук и ног, начало распространяться и дальше, на голову,
Первым к дремлющему мозгу — рывком, шокирующе — вернулось изображение изуродованного тела Шэннон Дорси, хотя ядовито-яркие тона от вспышки фотоаппарата сейчас словно бы выцвели. Как же потрясла Куинн та фотография, когда девушка впервые увидела ее, когда не успела еще усилием воли превратить просто в мертвую картинку, без прошлого и будущего, преобразовать в важную информацию, которую надо тщательно проанализировать, но которую не надо чувствовать, из-за которой нечего расстраиваться. Услужливый разум Куинн вбирал в себя только необходимые факты — даты убийств, методы преступника, личность жертвы, — а все остальное запихивал в темный уголок подсознания, куда сама Куинн боялась даже заглядывать.
Девушка заметалась на сиденье, забилась, принялась дергать руками, словно отбиваясь, — представшая мысленному взору фотография медленно канула в пустоту, которая почти полностью завладела сознанием Куинн, вытесняя оттуда все остальное. Необходимо было хоть как-то рассеять это наваждение, испытать хоть что-то настоящее — боль от врезающихся в тело наручников, стук сердца, ползущую по виску струйку холодного пота. Что угодно, лишь бы остановить кошмар…
Слишком поздно. Мертвая женщина уже была с ней — зеленые глаза слабо светились во тьме, ища человеческого контакта, опоры и утешения. Притягивая к себе.
Куинн зарылась лицом в кожаное сиденье, до крови прикусила щеку. Но ничего не помогало. Мертвые глаза сияли все ярче, в них разгорались искорки боли и ужаса. А потом — ненависти, ненависти не к Марину, а к Куинн — за то, что она не смогла помешать ему.
Та девушка оставалась живой и в сознании долго — куда дольше, чем казалось возможным. Чувствовала каждую рану, каждое издевательство, которым так изощренно подвергал ее Марин. Куинн молилась, чтобы она скорее умерла — чтобы обе они скорее умерли, потому что ей все труднее и труднее становилось отделить себя от этой несчастной. Она сама со все нарастающей отчетливостью испытывала страдание, страх, бесконечное унижение, теряла ощущение себя как отдельной личности. И когда молодая женщина наконец погрузилась в спасительное забытье, она унесла с собой частицу души Куинн.
Тихо скрипнула кожа — это Марин обернулся посмотреть на свою пленницу. Девушка открыла глаза. Теперь он казался уже совсем бесформенным, точно сгусток черного дыма. Убив очередную жертву, он потерял последние жалкие крохи того, что еще делало его похожим на человека. Какие бы то ни было остатки сопереживания, способности понимать других — все растаяло, когда он склонялся над своей добычей, растаяло быстро и бесследно, как будто и вовсе не бывало.
К тому моменту как его нож спустился к бедрам молодой женщины, Марин был насквозь мокр, но словно и не замечал этого. А под конец, когда жертва теряла сознание и видно было, что от этого забытья ей уже не очнуться, он сорвал с себя одежду и набросился на несчастную, как дикий зверь. Так она и умерла — когда он навалился на нее.