Очарование лжи

Сознание по капельке обратно просачивалось в ее тело. И тогда облако над головой, из-за которого смотрели детские глаза, превратилось в тяжелый потолок. Женщина открыла глаза. Взгляд на короткое время сфокусировался в одной точке.

Из тумана сначала проступило окно, потом дверь и снова окно. Первое, о чем она подумала, – надо позвать… Она до конца не понимала, кого именно надо звать, и только глубже вдохнула воздух. Интубационная трубка шевельнулась. В горле засаднило. Главное, позвать… Окно, дверь,

От напряжения разболелось все тело, и женщина, лежащая на реанимационной койке, еле слышно застонала.

– Сергей Александрович, Сергей Александрович, наша «потеряшка» очнулась! – Дежурная медсестра без стука влетела в ординаторскую. – Я даже не надеялась! Честное слово, не надеялась! А вы?

– Очнулась? Это хорошо, – спокойно ответил дежурный врач. – Я вот только думаю, как она раньше-то от твоего крика не очнулась?

– Да я и не кричала вовсе, – смутилась юная практикантка.

Сергей Александрович улыбнулся и машинально посмотрел на часы. Как расценивать такое событие: то ли как возвращение души из неведомых миров, то ли как второе рождение человека – доктор с многолетним стажем не знал.

– В полицию звонить по поводу «потеряшки»?

– Да погоди ты с полицией! Успеем еще сообщить.

На цементный завод, выросший на краю поселка, а если не считать дом бабки Людьки, то можно сказать, что и вовсе за поселком, приехал новый инженер.

Геннадий Савельев, выпускник политехнического института, на Сучковский завод приехал по направлению, отработать три года. Конечно, приложи родители усилия, и работа в Москве ему нашлась бы, но от помощи Геннадий сам напрочь отказался. Может, оно и к лучшему, повзрослеет, станет самостоятельным, решили родители и впервые отпустили двадцатитрехлетнего сына на вольные хлеба.

К самостоятельной жизни, как и к самостоятельной работе, вчерашний студент Савельев был не готов. Но, как говорится, лиха беда начало…

Рабочее общежитие, куда руководство определило молодого специалиста, Геннадию не понравилось с первых дней. Хотя бы комната отдельная, а так – подселили к такому же инженеру-первогодку. Если бы Савельев знал, что все вопросы касательно отдельной комнаты можно решить. Но ему даже в голову не пришло похлопотать за себя перед комендантом.

Жизнь в Сучкове, как и в заводском семейном общежитии, текла своим чередом и по своим законам: с постоянными детскими криками, матами, стиркой в общем умывальнике и очередями в душ.

Особенно тяжело Геннадий переносил выходные дни, когда все перечисленные прелести жизни начинались с шести утра и оканчивались далеко за полночь.

Холостяцких комнат в общежитии было немного, и жизнь у них текла иначе, да так, что через год, нажив гастрит и заметив дрожь в руках, Геннадий понял, что при таком режиме со своим хилым здоровьем оставшиеся два года он может не успеть отработать на благо государства.

Ежедневное подведение итогов за бутылкой сомнительной жидкости, купленной недалеко от проходной, здоровья никому не прибавляет. Собрав остаток слабой воли, Геннадий перебрался на съемную квартиру.

Комната, которую предложила бабка Людька, была не намного лучше общежития. Все удобства во дворе и вода из колодца и только холодная. Но обещанный свежий завтрак и горячий ужин бабка Людька постояльцу организовала, и о гастрите Геннадий на время забыл.

– Ты нос-то не вороти, а присмотрись к постояльцу, – каждый раз затевала Людька разговор с внучкой.

– А что на него смотреть? Сурово, не гладко, и смотреть на него гадко, – засмеялась в ответ Натка.

– Уж больно ты умная! А пора придет, выскочишь, не глядя, за местного алкаша! Вот тогда и посмотрим, какие у тебя прибаутки будут! – недовольно проворчала Людька.

Натка с бабкой не спорила. Спорить себе дороже. Да и права бабка. Отучилась она в городе на швею, ладится работа в руках. Деньги, хоть не большие, но имеет: сидит, сгорбившись, в ателье за машинкой день-деньской. А сколько надомной работы берет – до полночи хватает. Той платье пошьет, другой кофточку придумает такую, что в поселке больше и не найдешь. А выйдет замуж, значит, кроме беспросветной работы, еще вдобавок и мужа посадит себе на шею – не до прибауток будет.

Муж пойдет вкалывать на завод. Целыми днями на работе, а вечерами станет «козла» забивать у подъезда. Деньги принесет только те, что не успеет пропить в день получки. А потом пойдут дети. И будет она крутиться всю жизнь как белка в колесе.

Другой жизнью в поселке не жили. Так жила Наткина бабка с дедом Ильей, царство ему небесное. Так живет Наткина мать, таща на себе дом и мужа-забулдыгу. Нет, не такой жизни хочет себе Натка. В мечтах она всегда была далеко от родного поселка, в котором все одинаково: дома, дворы, люди и даже их судьбы.

Натка, убирая в доме, бабкины наставления слушала вполуха. Говорить о постояльце ей было совсем неинтересно. Да и было б о ком. Ничего в Геннадии, что привлекло бы внимание домовитой Натки, и в помине не было. Неказистый, какой-то вялый, вечно неухоженный, с рано наметившимся животом и плешью – никакого интереса у красавицы Натки он не вызывал. Эх, больше б ему мужского характера да мужской удали – цены ему не было б в поселке.

Но для себя Натка решила твердо – замуж выходить не будет. Только бабке разве об этом скажешь. Начнет причитать, что только второсортных замуж и не зовут.

Уедет она скоро из поселка. Нашла себе работу на швейной фабрике, только рано еще об этом говорить. Вот подкопит немного денег на съемную квартиру и уедет в город, тогда и матери, и бабке скажет.

Она уже и к начальнице цеха подходила – смелости не занимать. А та к Натке отнеслась придирчиво и разговор начала с экзамена, а потом повела в цех. Только на все ее вопросы Натка ответила без запинки. И сама заметила, что понравилась строгой началь- нице.