Очарование страсти

Эрбор Джейн

Лин даже проглотила комок в горле, поворачиваясь к ней и говоря:

— Если бы вы когда-нибудь работали в операционной, вы едва ли бы возразили, что в группе бесформенных фигур, закутанных в халаты и маски от пяток до глаз и работающих при температуре Бог знает сколько градусов, есть что-то восхитительно личное! — сказала она.

Но Нора ответила только скептическим смешком, и Лин почувствовала, что ее отповедь не имела такого успеха, как она надеялась.

В воскресенье Лин отправилась в палату Принстон, чтобы заранее ознакомиться с обстановкой и

воспользоваться советами уходящей оттуда сестры Оллмен. Она пришла в тихий час, когда предполагалось, что больные должны лежать в постелях, но, когда они вошли в палату, из-за задернутых занавесок послышался тихий топот и как будто столкнулись несколько человек, бегущих к своим кроватям.

Сестра Оллмен пригвоздила одного из провинившихся внимательным взглядом.

— Аллан, ты вылезал из кровати! — сказала она строго.

— Нет, сестра!

— Я видела, как ты бросился в кровать, когда я вошла.

— Это у меня только одна нога была не в кровати... Это остроумие вызвало всеобщее хихиканье, и даже Лин хотела улыбнуться. Сестра наклонилась, чтобы подоткнуть одеяло привычной рукой, прошептав Лин на ходу:

— Они страшно любят эти нагловатые ответы. Но вам нельзя подавать вид, что вы обращаете на это внимание, потому что, если они увидят, что вам это не нравится, вам спасу не будет.

Лин пообещала усвоить это и затем, когда они обходили все кровати, сосредоточилась, пытаясь запомнить подробности истории болезни каждого мальчика. Сама палата была светлой и очень приятной; в данный момент здесь было занято только несколько кроватей. Дальний конец палаты был отгорожен. Сестра Оллмен объяснила, что эту часть палаты держат как резервную на случай поступления пострадавших при чрезвычайных происшествиях, но что она еще ни разу не использовалась по назначению с тех пор, как она здесь работает.

— Я думаю, что в этих случаях штаб по чрезвычайным ситуациям должен прислать сюда и своих медиков, а что касается вас, вы должны работать с нашим персоналом, в том числе и с младшей сестрой и двумя практикантками.

Лин понравился ее будущий кабинет, рядом со входом в палату, которую можно было видеть через внутреннее стеклянное окно кабинета. Здесь она будет советоваться с терапевтами и хирургами, писать отчеты и принимать родственников больных, если им нужно будет поговорить с ней. Она почувствовала приятное волнение при мысли о том, как она украсит кабинет какими-нибудь своими вещами: например, на подоконник поставит керамическую вазу с цветами; дорожные часы — подарок Тома — очень пригодятся здесь. А может быть, ей удастся подобрать какой-нибудь хорошенький чайный сервиз.

Сестра Оллмен заваривала чай. Некоторое время они говорили на чисто профессиональные темы и о палате, а затем сестра сказала задумчиво:

— Знаете, все-таки странно думать, что завтра меня уже не будет касаться то, что происходит в этой палате!

— Вы увольняетесь, значит?

— Да. Я выхожу замуж. Можете себе представить, с каким трудом я пытаюсь ничего не забыть? Надеюсь, что я ничего не забыла рассказать вам, Эсолл!

—

По-моему, вы рассказали мне все. Я считаю, что вы полностью ввели меня в курс дела.

— Я рада, если это так, дорогая. Во всяком случае, я уверена, что у вас все пойдет успешно. Вы единственный человек, кому я со спокойной душой передаю палату.

— А вам не жаль уходить отсюда? Я помню, я очень жалела, — сказала Лин не подумав.

На лице ее собеседницы внезапно показалось пристыженное выражение.

— Дорогая моя, я ведь совсем забыла, что вы... Поверьте, мне совестно за мою бестактность.

— О, пожалуйста, не надо. В тот момент мне было очень плохо, но я ни разу не пожалела, что вернулась сюда, в больницу. А теперь, когда мне поручили Принстон, я чувствую, что у меня впереди самое интересное.

На следующее утро во время завтрака отключили электричество. Конечно, в Бродфилде была автономная аварийная станция, но, пока переключались на эту систему, весь обычный распорядок дня немного сбился с ритма.

В столовой кто-то ворчал над тарелкой с холодной овсянкой:

— Странно, почему это случается всегда по утрам? Я думаю, что ночные дежурные сговорились с электростанцией и у них есть прекрасная причина не доделать все к нашей смене.

Лин уныло сказала:

— А у меня сегодня как раз первый день работы в новой палате.

— Что делать, милая, такова жизнь — слышали такое изречение? — добавил кто-то саркастически, и посреди общего смеха Лин, доев свой завтрак, встала из-за стола и вышла.

Как она и опасалась, все утренние процедуры в палате шли с опозданием; и она поняла, что ей и ее подчиненным придется работать изо всех сил, чтобы нагнать упущенное, если они хотят доделать все к обычному времени докторского обхода.

Когда она вошла в палату, то немедленно стала объектом комментариев больных.

— Гляди, вот наша новая сестра!

— Нет, это не она!

— Она! Та самая, что вчера приходила и смотрела нас...

— А она куда красивее, чем наша Оллмен, правда?

Слыша все это, она сочла за лучшее не подавать виду, хотя все замечания были явно рассчитаны на ее реакцию.

Вместо этого, она поочередно обошла всех мальчиков, спрашивая, не нужно ли им что-нибудь и что передать от них родным, если они будут звонить. Закончив обход, она собралась идти к себе в кабинет, когда в дверях палаты навстречу ей показалась каталка, сопровождаемая незнакомым практикантом и санитаром.

— Что это? У меня не должно быть новых больных сегодня, — спросила Лин. — У нас нет готовой постели.

— Его переводят из мужской хирургической палаты, сестра. Это пациент мистера Бельмонта, — ответил практикант. — С этого утра он должен быть в вашей палате.

— Но нас не известили, — начала было Лин и замолчала, посмотрев на мальчика, лежащего на каталке. Это был Джонни Бейнер, лежащий с широко открытыми тревожными глазами; он словно боялся, что спор, идущий над его головой, окончится тем, что его не пустят в палату.