Очарование страсти

Эрбор Джейн

— Которая? — Мэри проследила за взглядом Лин. — Ах, вон та? Брюнетка с ехидным лицом? Господи, не хотела бы я, чтобы такая особа готовила мне лекарство. А это кто там с ней? О, но ведь, конечно, это...

Лин снова посмотрела:

— Да, это мисс Адлер.

— Но каким же образом?..

— Они родственницы, какие-то кузины или что-то вроде, и, кажется, они в довольно дружеских отношениях.

Мэри вздохнула:

— Я, конечно, неприлично пялюсь, но в самом деле не могу отвести глаз. Посмотри на меха этой Евы Адлер, только взгляни! Лин, ну почему у одной женщины есть все — красота, прекрасный голос и большие деньги?

— Я думаю,

что деньги — следствие обладания таким голосом и что ей приходится много работать с ним. А красота... да, это, конечно, дар. Но ты бы поменялась с ней, Мэри?

Мэри сделала гримаску и постучала пальцем по одному из пакетов:

— Когда мне приходится дожидаться распродажи белья, чтобы купить даже хлопковые простыни, признаюсь — да, бывает искушение. Но нет, конечно нет, не поменялась бы. Я бы не обменяла Денниса или приход ни на что в мире!

— Я так и думала, что нет, — улыбнулась Лин. — А кроме простыней, купила что-нибудь интересное? Покажи!

— Знаешь, я бы купила чудный костюм, если бы Деннису не были позарез нужны рубашки. Шерстяные вещи вполне могут подождать — все равно уже скоро весна. А вот я купила остаток «мокрого» шелка на блузку, смотри...

Обе углубились в уютную женскую болтовню о покупках Мэри, и только тогда, когда Мэри снова упаковала свои свертки, Лин вспомнила, что она еще и не приступила к тому «случайному» вопросу...

Наконец она беззаботно спросила:

— Мэри, ты помнишь тот уик-энд, что я провела у вас с Дэннисом, когда мистер Бельмонт приходил к ленчу, а потом мы все поехали вечером в Дигбет-клуб?

— Помню, конечно. Том Дринан должен был приехать вместе с тобой, но вместо этого попал в карантин. А в Новый год ему понравилось у нас? Как по-твоему? — Мэри смотрела на нее с беспокойной заботливостью.

— О, еще как, очень понравилось — и ему и мне. Но вот тогда, Мэри, — и не говори мне, что, мол, это не мое дело, — в тот раз ты что-нибудь говорила обо мне мистеру Бельмонту?

Мэри нахмурилась, припоминая:

— Да. Да, говорила. Помнишь, накануне ты мне сказала, что ты в самом деле перестала мучиться из-за Перри? А я была так рада за тебя, что мне хотелось поговорить с кем-нибудь, кто тоже знает тебя и кто хорошо относится к тебе. Конечно, я сразу не поняла, пока не стало слишком поздно, до чего он не человек, а какая-то рыба холодная! Я потом сказала Деннису, что, может быть, он и прекрасный хирург, но, по-моему, абсолютно лишен всяких человеческих чувств!

— Ты что, хотела, чтобы он вслух пожалел меня? — тихо спросила Лин.

— Конечно нет. К тому времени ты уже не нуждалась ни в чьем сострадании. Ты справилась со всем сама. Но когда я сказала, что ты стала счастливее, он спросил: «В самом деле?» — или что-то в этом роде. Ну, и я прямо растаяла и сказала, почему ты стала счастливее, по моему мнению, — из-за Тома!

— Из-за Тома? Но, Мэри, я же сказала тебе, что между Томом и мной ничего такого нет — и вообще, даже и не может быть!

— Я знаю, но это было до того, как ты начала забывать Перри, и я подумала, что со временем ты и Том... Я хочу сказать, что была так рада, когда ты спросила у меня, можно ли привезти его к нам в Эмберли. Он тогда не мог приехать, но на Новый год ты ведь появилась с ним, поэтому я думала, что между вами все налаживается. Лин, он такой славный, добрый, честный, и я увидела, что он любит тебя.

— Я его привозила на Новый год, потому что он так жалел тогда, что попал в карантин, — вяло ответила Лин. — Но тогда

он приехал просто как приятель. Я ему уже тогда сказала, что не люблю его.

— Боже мой, какой болтушкой ты меня, наверное, считаешь! Деннис всегда говорит, что я неисправима и вечно суюсь в дела других, хотя думает, что это, наверное, профессиональная болезнь всех пасторских жен. Но неужели это имеет такое большое значение — то, что я сказала Бельмонту, ведь я тогда искренне так думала?

— Но он ведь почти совершенно незнаком тебе! — сказала уклончиво Лин.

Огорченное лицо Мэри немного просветлело.

— Да, ну конечно, меня это не оправдывает за болтовню, но для тебя это не так неловко. В самом деле, Лин, я думаю, что я потому так безбожно разболталась, что его манеры создали у меня такое впечатление, что ему настолько все безразлично, что... Хотя, когда я сказала, что мне кажется, что Том тебе нравится и что ты могла бы выйти за него замуж, у мистера Бельмонта хватило бесцеремонности спросить: разве в таком случае ты не считаешь, что обязана любить Тома?

Милая Мэри!.. С каждым старательным объяснением она как будто снова и снова тыкала Лин ножом в сердце. Девушке пришлось выдавить из себя улыбку, спросив:

— Ну а тут что ты сказала ему в ответ?

— Ну, я возмутилась. Я сказала, что ты, конечно, не выйдешь замуж, если не полюбишь. Но кажется, в это время ты вошла в комнату, так что больше ничего не говорилось об этом.

Вот оно, значит, как. Теперь Лин поняла. Гора улик росла и росла: Уорнер слушал рассказ Мэри, видел невинный любящий жест Тома во время танцев, видел Тома, державшего ее за плечи у нее в кабинете в тот день, и слышал, как Том назвал ее «милой». Все это теперь объясняло его холодно-загадочные слова; может быть, она теперь даже должна быть рада тому, что он поверит в то, что ее любит другой и ценит ее собственную любовь. На момент, из-за гордости, у нее даже возникло искушение использовать Тома, даже несколько афишировать его любовь к ней. Но нет, конечно, она не может так поступить. Это будет нечестно по отношению к Тому, а главное... Уорнеру будет безразлично. Именно это незримой нитью проходило через все — она ничего не значила для него.

Он убедил ее вернуться в Бродфилд, потому что считал ее хорошей сестрой, которую больнице невыгодно терять; он успокаивал ее насчет Пэтси, потому что должен был это сделать, видя ее тревогу. Он даже перевел к ней Джонни Бейнера, зная ее хорошие руки и еще потому, что быстрое выздоровление мальчика удовлетворит его профессиональную гордость, впрочем и ее тоже. Да, все, что она до сих пор прокручивала в своей памяти и так и сяк, чтобы создать картину ласковых и интимных отношений между ними, на самом деле ничего не значило. Странно, как совмещается то, что ты совершенно точно знаешь умом и все-таки сохраняешь отчаянную надежду в сердце... Но теперь все это в прошлом...

Она так долго молчала, что Мэри, наконец, робко сказала:

— Вот так все было, Лин. Это важно, да?

— Да совсем это не важно. — Она заставит себя так смотреть на это. — Если бы я все это время знала, что ты обсуждала меня с мистером Бельмонтом, мне, наверное, было бы неловко работать с ним рядом в операционной. А теперь, когда мне поручена палата Принстон, я его вижу редко. Во всяком случае, я не думаю, что он помнит все то, о чем вы говорили тогда.

— Я тоже так думаю. — Эта мысль снова вернула Мэри жизнерадостность. — Но тогда как же ты узнала обо всем этом, если не от него?