Очарованная душа
Шрифт:
Они остановились. Пора было разойтись. Аннета сказала с улыбкой:
– Вы не такой злой, как кажетесь.
– А вы, может быть, не такая добрая!
– Значит, из нас двух получилась бы хорошая средняя величина.
Филипп заглянул ей в глаза:
– Хотите? Он не шутил. Кровь бросилась Аннете в лицо. Она не нашла ответа. Взгляд Филиппа приковал ее и не отпускал. Сказал он что-нибудь?
Или не сказал ничего? Она не знала, но на его губах она прочла: «Я хочу вас…»
Он поклонился и ушел.
Аннета осталась одна, вся в огне. Она шла,
Ее внутреннее сопротивление ослабло и вдруг сразу сломилось… Она подумала: «Значит, судьба… Ну что ж!.. Я знала, что так будет…» Час назад она восстала бы против таких мыслей, а сейчас почувствовала облегчение. Жребий был брошен…
Она пришла к себе с ясной головой. Лихорадочное волнение сменилось спокойной решимостью.
Она знала: если Филипп хочет, он своего добьется. Да и она ведь хочет того же. Она свободна, ничто ее не связывает… Ноэми? По отношению к Ноэми у нее есть только одна обязанность: не обманывать ее. И она обманывать не станет. Она открыто возьмет… Свое?.. Это чужого-то мужа?..
Но слепая страсть нашептывала ей, что Ноэми его у нее украла.
Аннета не делала ничего, чтобы ускорить неизбежное. Она не сомневалась, что Филипп придет. Она ждала.
И он пришел. Он выбрал такой час, когда ее можно было застать одну.
Идя отворять дверь, Аннета вдруг почувствовала, что ей страшно. Но она сказала себе: «Так нужно!» – и отперла. Только бледность выдавала ее волнение. Филипп вошел в комнату. Они стояли в нескольких шагах друг от друга, и Филипп исподлобья смотрел на нее с серьезным выражением. После некоторого молчания он сказал:
– Я люблю вас, Ривьер.
Слово «Ривьер» он произносил так, что в уме возникало представление о речной волне.
Дрожа и не двигаясь с места, Аннета ответила:
– А я не знаю, люблю ли я вас… Думаю, что нет… Знаю только одно: я ваша.
Улыбка осветила серьезное лицо Филиппа.
– Это хорошо, что вы не хитрите и не лжете. Я тоже сказал вам правду.
Он шагнул к ней. Аннета инстинктивно отступила и, наткнувшись на стену, беспомощно прижалась к ней спиной и ладонями обеих рук. Ноги у нее подкашивались. Филипп остановился и в упор посмотрел на нее.
– Не бойтесь! – промолвил он, и в его суровых глазах мелькнула нежность.
Спокойно, с оттенком презрения, тоном побежденного, который сдается, Аннета сказала:
– Чего вы хотите от меня? Вам нужно мое тело? Я вам в этом не откажу.
Вам только оно и нужно?
Филипп сделал еще шаг и сел в низенькое кресло у ее ног. Платье Аннеты касалось его щеки. Он взял ее руку, безвольно покорную, вдохнул ее запах,
– Вот чего я хочу.
Аннета ощутила под пальцами жесткую щетку коротко остриженных волос, выпуклость лба, биение пульса в виске. Этот властный человек отдавался под ее защиту… Она склонилась к нему, Филипп поднял голову. Это был их первый поцелуй.
В следующее мгновение он крепко обнял Аннету; Аннета упала подле него на колени, не сопротивляясь, едва дыша. Но Филипп, несмотря на свою страстность, не спешил воспользоваться победой. Он сказал:
– Хочу все. Ты мне нужна, как любовница, друг, товарищ, как жена… вся целиком.
Аннета высвободилась из его рук. Перед ней вдруг встал образ Ноэми.
Только что она вычеркнула ее из своих мыслей. Но когда Филипп сделал то же самое, она почувствовала что-то вроде возмущения. В ней было задето чувство франкмасонской солидарности, объединяющее всех женщин, даже соперниц, против мужчины, который в лице одной оскорбляет их всех…
Она сказала:
– Этого вам хотеть нельзя. Вы принадлежите другой.
Филипп пожал плечами.
– Ничего ей не принадлежит.
– Ваше имя и верность.
– На что вам мое имя? Вы владеете всем остальным.
– Я за именем и не гонюсь, но верность мне нужна: я ее вам обещаю и требую ее от вас.
– Что ж, я принимаю ваше условие.
Но Аннета, только что требовавшая от него верности, вдруг возмутилась:
– Нет, нет! Вы хотите изменить той, которая много лет делит с вами жизнь, и обещаете верность мне, хотя видите меня всего в третий раз?
– Чтобы вас узнать, мне достаточно было вас увидеть даже не три раза, а меньше.
– Нет, вы меня не знаете.
– Знаю. Жизнь научила меня быстро разбираться в людях. Ведь она проходит, и ни одно мгновение не повторяется. Надо сразу решать, чего хочешь, или ничего не хотеть. Вы проходите мимо, Ривьер, и после я вас не возьму, я потеряю вас. Вот я вас и беру!
– А вдруг ошибетесь?
– Может, и ошибусь. Я знаю: желание нас ослепляет, и мы часто обманываемся. Но если бы мы отказались от желаний, вся жизнь была бы ошибкой.
Увидеть вас и не пожелать было бы такой ошибкой, которой я никогда не простил бы себе.
– Да что вы знаете обо мне?
– Больше, чем вы думаете. Мне известно, что вы были богаты и теперь бедны. Что у вас была счастливая молодость и что вы потеряли все, были изгнаны из вашей среды, но не пали духом и боролись. Уж я-то знаю, каково это, – вести такую борьбу: я сам в течение тридцати лет изо дня в день вел ее врукопашную и двадцать раз вот-вот готов был сдаться, хотя я ко всему привык и с колыбели узнал гнусную нищету. А у вас нежная кожа, вас в детстве баловали и ласкали. И все-таки вы держались стойко. Вы не сдались, не пошли ни на какой малодушный компромисс. Вы не старались увильнуть от борьбы каким-нибудь женским способом – прельщая мужчин или избрав честный выход: брак по расчету.