Очарованный кровью
Шрифт:
— Самая прелестная штучка, которую только можно встретить на нашей земле, — заметил Вехс и облизнулся. — Ариэль, то есть…
С этими словами он достал из кармана плаща фотографию девушки и бросил на прилавок. Оба мужчины невольно повернулись, чтобы посмотреть.
— Она — настоящий ангел, — продолжил Вехс — Кожа такой белизны, что аж дух захватывает. Одного взгляда достаточно, чтобы мошонка загудела, как контрабас.
Рыжий кассир с едва скрываемым отвращением перевел взгляд на счетчик подачи топлива, расположенный слева от кассы, и неприязненным тоном сообщил:
— Ваша заправка на шестьдесят
— Не поймите меня превратно, — пояснил Веха — Я ни разу не тронул ее. Ну, в этом смысле… Она с прошлого года сидит под замком у меня в подвале, и я могу любоваться ею, когда захочу. Я жду, пока моя маленькая куколка дозреет и станет послаще.
Мужчины уставились на него стеклянными рыбьими глазами. Выражение их лиц привело Вехса в состояний близкое к экстазу.
Неожиданно он улыбнулся и, расхохотавшись, сказал:
— Ага, здорово я вас поймал?!
Ни одной улыбки в ответ. Рыжий разлепил губы и с трудом процедил:
— Будете брать что-нибудь еще или отсчитать вам сдачу?
Вехс скроил самую искреннюю мину, на какую только был способен. Кажется, он даже покраснел.
— Послушайте, простите, если я вас обидел. Я, видите ли, люблю шутки. Не могу удержаться, чтобы кого-нибудь не разыграть.
— Дело в том, — отчеканил рыжий, — что у меня у самого шестнадцатилетняя дочь, и я не вижу, что тут смешного.
Но Вехс уже повернулся к азиату.
— Отправляясь на охоту, — стал обстоятельно объяснять он, — я всегда привожу с собой какой-нибудь трофей в подарок для Ариэль. Ну, как матадор, который получает уши и хвост убитого им быка. Иногда это просто фотография. Я думаю, ты ей понравишься.
Говоря это, он поднял свой «моссберг», укутанный плащом, словно черным траурным крепом, перехватил ствол второй рукой, выстрелом сшиб с табуретки рыжего и одним рывком дослал в патронник новый патрон.
Азиат… О, как расширились эти миндалевидные глаза! А какое в них появилось выражение! Ничего подобного не увидишь в зрачках ни одной рыбы.
Рыжий еще не ударился об пол, а смуглолицый молодой азиат с невероятно красивыми глазами уже протянул одну руку под прилавок — за оружием.
— Только попробуй, — прогремел Вехс, — и все твои пули окажутся у тебя в заднице!
Но азиат все равно выхватил револьвер. Это оказался «смит и вессон» калибра 38, модель «чифс спешиал», и Вехс, развернув ствол ружья в его сторону, ударил в упор, прямо в грудь, чтобы не испортить лицо. Азиат взмыл в воздух, и револьвер вывалился из его руки прежде, чем он успел нажать на курок.
Рыжеволосый пронзительно закричал.
Вехс открыл дверцу прилавка и прошел за барьер.
Рыжий кассир, отец шестнадцатилетней дочери, скорчился за стойкой, словно подражая эмбриону, отпечаток которого пламенел у него на лбу; он обхватил себя руками, как бы не позволяя телу развалиться на части. По радио Гарт Брукс запел о раскатах грома над прерией. Кассир плакал и кричал одновременно, его пронзительные вопли эхом отражались от оконных стекол, а в ушах Вехса все еще звучал гром выстрелов. К тому же, каждую минуту мог появиться новый клиент. Напряжение стремительно нарастало, и вулкан страстей быстро наполнялся кипящей лавой.
Еще одна пуля заставила кассира замолчать.
Азиат лежал без сознания, но его скорая смерть сомнений не вызывала. К счастью, лицо нисколько не пострадало.
Подобно паломнику, падающему ниц перед ракой со святыми мощами, Вехс опустился на одно колено как раз в тот момент, когда изо рта молодого человека вырвался последний вздох. Раздался звук, похожий на биение крыльев насекомого, и Вехс склонился ближе, чтобы поймать последний выдох и принять его глубоко в себя. Теперь какое-то количество красоты и грации азиатского юноши перейдет к нему, переданное от тела к телу вместе с едва уловимым запахом сосиски «Тощий Джим».
За песней Брукса последовал старый номер в исполнении Джонни Кэша «Мальчик по имени Сью». Эту песенку Вехс всегда считал довольно глупой, способной испортить настроение момента. Выключив радио, он перезарядил ружье.
Оглядывая пространство за прилавком, Вехс заметил несколько расположенных в ряд выключателей. Возле каждого белела маленькая табличка с обозначениями, и Вехс быстро выключил все наружные огни, в том числе и неоновую вывеску на крыше: «Открыто 24 часа в сутки».
Он погасил и люминесцентные лампы на потолке, но наступившая в магазине темнота не могла даже считаться темнотой. Панели подсветки многочисленных холодильников горели сквозь матовые стеклянные дверцы призрачным потусторонним светом, на стене сияли зеленые огнем часы, рекламирующие пиво «Курз», а на прилавке осталась гореть настольная лампа на гибкой подставке, под которой работал над отчетностью служащий с азиатской наружностью.
Несмотря на это, по углам залегли глубокие черные тени, а окна-витрины померкли, так что постороннему глазу бензоколонка должна показаться неработающей. Теперь нормальный покупатель вряд ли свернет сюда с шоссе. Разумеется, заместитель шерифа или дорожный полицейский патруль могут заинтересоваться, почему закрылась колонка, которая должна работать всегда. Значит, ему нужно поторопиться и поскорее покончить с делами, которые еще остались.
Прижимаясь спиной к стене как можно дальше от прилавка, Кот чувствовала себя как в ловушке. Справа ей грозила густая тень, а слева — свет холодильников. Молодой женщине казалось, что в тишине, наступившей после стрельбы — особенно, когда замолчало радио, — убийца без труда расслышит ее неровное хриплое дыхание. Но как Кот ни старалась, взять себя в руки она не могла. Разве может перестать дрожать кролик, увидевший поблизости тень волка.
Оставалось надеяться, что компрессоры холодильников и морозильников производят достаточно шума, чтобы ее присутствие осталось незамеченным. От убийцы Кот прикрывал стеллаж, но она чувствовала, что должна проверить проход справа и слева, — чувствовала, и не могла найти в себе достаточно мужества, чтобы решиться на это. В ее воспаленном мозгу жила сумасшедшая уверенность, что стоит ей только выглянуть, и она лицом к лицу столкнется с пожирателем пауков.
Она-то думала, что ничего страшнее, чем обнаружить тела Поля и Сары — а потом и Лауры, — уже и быть не может, однако убийство, происшедшее почти на ее глазах, было стократ хуже. На этот раз она оказалась в одном помещении с преступником, так близко, что не только слышала крики умирающих, но и ощущала их физически, как сильные и болезненные удары в грудь.