Очарованный кровью
Шрифт:
Летним полднем или теплым вечером он любил сидеть в старинной деревянной качалке на крытой веранде дома и смотреть на широкий двор и полный ярких полевых цветов луг, некогда расчищенный лесозаготовителем и его трудолюбивыми сыновьями. Это было очень красивое зрелище, к тому же, что ни говори, в уединении есть свое очарование. С этим не мог не согласиться даже горожанин.
В хорошую погоду Вехс выходил на веранду ужинать, захватив с собой пару банок пива. Когда тишина окружающих холмов начинала ему надоедать, он оживлял ее, позволяя себе услышать голоса тех, кто был похоронен на лугу, и тогда над травой и цветами разносились
Кроме дома на участке Вехса был небольшой сарай. Прежний хозяин ничего не выращивал, но держал лошадей, для которых он и предназначался. Сарай представлял собой традиционную для этих мест постройку — массивный деревянный каркас на фундаменте, сложенном из булыжников-голышей, надежно скрепленных цементом. Солнце, дожди и ветры давно уже покрыли кедровые брусья благородной серебристой патиной, которая казалась Вехсу очень красивой.
Лошадей он не держал, и поэтому сарай обычно служил гаражом.
Но сегодня случай особый.
Вехс подрулил к дому и остановился. Таинственная женщина продолжала скрываться в его фургоне, и Вехс чувствовал, что ему самому вскоре придется предпринимать какие-то шаги, чтобы разобраться с ней по-своему. Поэтому он и предпочел остановиться у самого крыльца, чтобы иметь возможность наблюдать из дома за тем, как будут развиваться события.
На всякий случай он еще раз поглядел в зеркало заднего вида.
Никаких признаков того, что женщина вообще существует, Вехс не заметил.
Выключив двигатель, но, оставив работать «дворники», он стал ждать, пока появятся его верные сторожа. Тусклое мартовское утро оживляли лишь косой серый дождь, качающиеся под ветром былинки и ветки деревьев, но ничто живое не бросалось в глаза.
Нет, не зря он учил их не бросаться очертя голову на каждую подъехавшую машину и не спешить атаковать пеших. Для начала необходимо было заманить вторгшегося на участок человека так глубоко, чтобы спасение стало невозможным. Его стражи знали, что скрытность и осторожность так же важны, как и их свирепая ярость, что самым успешным атакам непременно предшествуют несколько точно рассчитанных минут полной тишины, которые вселяют в жертву губительную самоуверенность.
Наконец из-за угла дома показалась черная, узкая, как пуля, голова с навострившимися ушами. Некоторое время пес только выглядывал из укрытия, не спеша показаться целиком, как опытный разведчик оглядывая местность и оценивая ситуацию.
— Умница, песик, — прошептал Вехс.
Из-за угла гаража, в промежутке между кедровой балясиной и стволом по-зимнему голого клена, выступил второй пес. Сквозь кисею дождя он казался похожим на случайную игру тени и полутени.
При всей своей внимательности Вехс ни за что не заметил бы этих молчаливых и грозных часовых, если бы не знал, где и кого высматривать. Псы проявляли удивительную сдержанность и самоконтроль, и в этом, безусловно, была заслуга самого Вехса, который открыл в себе настоящий талант дрессировщика.
Где-то за серой завесой дождя должны были подстерегать врага еще две собаки. Наверное, они уже подошли вплотную и притаились за фургоном или ползут на животах сквозь кустарник — там, где их невозможно увидеть. Все его псы одной породы — доберманы пяти или шесть лет, что считается для них самым лучшим возрастом.
Вехс, правда, не стал купировать им уши или хвосты, как поступают с чистокровными доберманами, поскольку ощущал что-то вроде родственной близости к этим, созданным самой природой, хищникам. Он был уверен, что достигает мир так же глубоко, как и животные, что умеет видеть окружающее их глазами, что понимает их нужды и разделяет природные инстинкты. Да, у них действительно много общего. Он и эти свирепые хищники слеплены из одного теста.
Пес, скрывавшийся за углом дома, выскользнул на Открытое место, а второй вышел из-за ствола чернеющего клена. Третий доберман возник из-за широкого, наполовину сгнившего кедрового пня в заросшем густым дубом углу двора.
Дом на колесах был хорошо им знаком. Собачьего зрения, — которое, правда, не считалось самой сильной стороной этих животных, — им было бы вполне достаточно, чтобы узнать хозяина за лобовым стеклом, зато обоняние, в тысячу раз более острое, чем у обычного человеческого существа, наверняка донесло до них его запах и сквозь завесу дождя, и даже сквозь стекло и металл кабины. И все же они еще на посту и потому не виляют хвостами и не выражают своей радости никаким иным способом.
Четвертый доберман все еще скрывался в засаде, но три собаки понемногу приближались к нему сквозь дождь и туман, приподняв точеные головы и развернув вперед остроконечные уши.
Их дисциплинированное молчание и пренебрежение к ненастной погоде напомнило Вехсу оленей-вапити, которых он встретил сегодняшней ночью в роще мамонтовых деревьев. Основная разница между этими видами животных заключалась, конечно же, в том, что псы, столкнувшись с кем-либо, кроме своего любимого хозяина, отреагируют на вторжение не с робостью пугливых копытных, а с первобытной яростью хищников, разрывающих горло своей жертве.
Кот ни за что не поверила бы, скажи ей кто-нибудь, что в подобных обстоятельствах можно заснуть, однако она все же задремала, убаюканная плавным покачиванием фургона и монотонным шуршанием покрышек. Ей снились странные дома, в которых постоянно менялось расположение комнат, а в стенах обитало что-то хищное и голодное, разговаривавшее с ней в ночном мраке сквозь вентиляционные решетки и электрические розетки, шепотом исповедуясь в своих неутоленных желаниях и страстях.
Разбудил ее скрип тормозов. Еще не до конца очнувшись, Кот поняла, что всего несколько секунд назад фургон останавливался, а затем снова тронулся с места. Остановку она проспала, хотя ее сон и был слегка потревожен. Теперь же, несмотря на то, что ведомый убийцей фургон снова двигался, Кот схватила с пола револьвер и, поднявшись на ноги, встала возле двери, прижимаясь спиной к стене, напряженная и готовая к схватке.
Судя по наклону пола и натруженному ворчанию двигателя, фургон взбирался на холм. Вскоре он достиг вершины и покатился вниз. Через несколько минут он снова остановился, и шум мотора окончательно стих.
Единственным звуком, нарушавшим тишину, был монотонный стук дождевых капель по металлической крыше.
Кот стояла, ожидая услышать шаги.
Она знала, что полностью проснулась, но — скованная мраком и загипнотизированная шепотом дождя за стенами — продолжала чувствовать себя так, словно ее сон продолжался.