Очарованный принц
Шрифт:
— Где… где я нахожусь?
Женщина снова улыбнулась. Небольшого роста, очень опрятная и дружелюбная, она удивительно располагала к себе.
— Это Стерлинг, дорогая. Его светлость привез вас сюда в повозке неделю назад. И с тех пор вы лежите здесь под присмотром нашего доктора. А теперь вам не мешало бы наконец поесть.
— Стирлинг? Где он, этот Стерлинг? И кто такой «его светлость»?
— О! Я имею в виду вашего мужа, дорогая, — пояснила женщина в ответ на недоуменный взгляд Джеммы. — Он сейчас подался на север, в Инвернесс. Но думаю, к вечеру он будет здесь. Вот попробуйте овсяное печенье.
С этими словами женщина выскользнула за дверь, не оставив Джемме ни малейшего шанса расспросить ее о чем-либо. Минуту-другую девушка сидела неподвижно и наконец вспомнила.
Точно! Она была больна! Это случилось где-то возле Балейта. Сильные спазмы в животе. Они продолжались до тех пор, пока Коннор… Но что он сказал или сделал, она вспомнить не смогла, как ни старалась. Должно быть, она тогда была без сознания. Но почему, черт побери, эта добрая женщина называет Макджоувэна «его светлостью»?
Даже думать ей было тяжело. Выбросив Коннора из головы, Джемма заставила себя проглотить несколько кусочков. Горло болело, еда давалась ей с трудом. Но через некоторое время девушка почувствовала острый голод, и дело пошло на лад. Когда женщина вернулась за подносом, Джемма одолела несколько ложек каши, два печенья и выпила половину маленького чайника с чаем. Она чувствовала себя значительно лучше. Настолько лучше, что нашла в себе силы улыбнуться женщине в ответ и даже произнести какие-то слова благодарности.
— Нет нужды, моя дорогая, благодарить меня. Мы все ужасно волновались за вас. И я очень рада, что вам стало легче. — Женщина не спеша подошла к окну и опустила шторы. — Теперь спите.
— Но…
— Т-шш. Вам нужен отдых. Мы еще успеем с вами поболтать.
Веки Джеммы отяжелели, и она заснула еще до того, как за женщиной закрылась дверь.
Когда она проснулась в следующий раз, был ранний вечер. С темной улицы доносились громкие голоса, но в самом доме было все спокойно. Какое-то время девушка лежала спокойно, рассматривая потолок. Затем раздался знакомый скрип открывающейся двери.
— О! Снова проснулись, — воскликнула ее добрая няня. — Чудесно. Вот, девочка, я принесла ужин. И еще я подумала, что вам, наверное, захочется принять ванну.
— О да! С удовольствием! — ответила Джемма, просияв.
Пока она ела, две рослые служанки принесли большой чан. Девушка и оглянуться не успела, как они наполнили его теплой водой и помогли ей снять ночную рубашку. Не привыкшая, чтобы кто-то помогал ей при купании, Джемма сначала оробела. Но девушки были настолько доброжелательны и просты в обхождении, их прикосновения столь ласковы, что она в конце концов расслабилась.
— От вас остались только кожа да кости, — добродушно заметила старшая из девушек.
— Давайте-ка я вымою вам волосы, — предложила другая.
— Нет-нет, — поспешно отказалась Джемма. — Это я могу сделать сама. — Она подняла руки и замерла от ужаса: вместо мягкого шелка роскошных волос ее пальцы перебирали какую-то жесткую щетину.
— М-мои волосы! Что случилось с моими волосами? Девушки в недоумении переглянулись.
— Дайте мне зеркало, — потребовала Джемма. Она чуть не расплакалась, увидев отражение худенького бледного
— Кто кто сделал?!
— Доктор. Или миссис Кеннерли, — ответила одна из девушек. — Так было нужно, чтобы убить лихорадку, которая вас донимала. Его светлость очень испугался за вас. Он думал, что вы не поправитесь.
Да что они без конца твердят «его светлость, его светлость»! Джемме так и хотелось крикнуть, что пора прекратить эту комедию, что Макджоувэн такой же лорд, как они — фрейлины королевы Виктории. Это он один виноват в том, что она лишилась своих волос. Только он! Благодаря его стараниям она выглядит теперь хуже, чем уличный мальчишка… Однако она сдержалась и со стоическим терпением позволила служанкам продолжить священнодействие с водой и мылом. Принимая ее молчание за интерес, девушки продолжали щебетать, рассказывая Джемме о том, как она попала в меблированные комнаты миссис Кеннерли. Оказывается, «его светлость» привез госпожу в повозке, добираясь из крошечной деревушки близ Басгейта всю ночь. Здесь, в Стерлинге, он нашел для нее надежного доктора. Госпожа едва выдержала путешествие. Ни доктор, ни миссис Кеннерли не были уверены в том, что она дотянет до утра. И поэтому, посовещавшись с его светлостью, они отрезали ей волосы и через каждый час натирали все тело спиртом — для того чтобы изгнать мучившую ее лихорадку.
— А кто меня натирал? — спросила Джемма, выйдя из молчаливого оцепенения.
— Как кто? Миссис Кеннерли, мэм, — ответила старшая из служанок так, будто это было само собой разумеющимся. — И его светлость. До того, как уехал в Инвернесс прошлой ночью.
Щеки девушки вспыхнули. Мысль о том, что Коннор посмел прикоснуться к ней, пока она была без сознания, привела ее в ярость. Этот похотливый мужлан никогда не упустит своего!
— Я устала, — проговорила Джемма внезапно. — Можно мне лечь?
Девушки тотчас засуетились, извлекли откуда-то свежую ночную сорочку и надели на нее. Предварительно они осушили ее кожу горячими полотенцами, подогретыми у огня. После неистового растирания коротко подстриженные волосы торчали во все стороны. Измученная, она забралась в постель и натянула одеяло до самого подбородка. Пока служанки убирали чан с водой, Джемма притворилась спящей. Хотя уснуть она не могла. Единственное, чего бы ей сейчас хотелось, это убить Коннора Макджоувэна.
Десять минут спустя ее размышления были прерваны голосом Коннора, донесшимся с нижнего этажа. Затем на лестнице послышались знакомые шаги и уединение Джеммы нарушил неожиданно деликатный стук в дверь.
— Джемма? Вы не спите?
О нет! Она не спит и готовится выцарапать ему глаза, как только он появится на пороге!
— Войдите, — произнесла она елейным голоском.
Но все мысли о мести тотчас улетучились, когда Коннор вошел в комнату. Девушка открыла рот от изумления. Это не Коннор! Высокий, чисто выбритый мужчина в облегающих бриджах и белоснежной батистовой рубашке ничем не походил на ее грязного оборванного муженька. На его широкие плечи был накинут жакет из оленьей кожи, воротник рубашки небрежно расстегнут. На щеках играл румянец, а иссиня-черные волосы разметались по плечам, будто он мчался сюда во весь опор сквозь холод осенней ночи.