Очарованный
Шрифт:
За двойными дверями Жемчужного зала было тихо, он уже был лишен слуг, верных старым обычаям Дэвенпорта, и ждал, пока его новый хозяин и хозяйка наполнят его свежими душами. Я представила себе Дугласа с легким сотрясением мозга на кухне, болтающего с немногими оставшимися кухонными работниками, пока он своими сильными руками раскатывает слоеное тесто, чтобы приготовить мою любимую выпечку на завтрак, и Риддика в спортзале, уже разминающегося перед утренней тренировкой по фехтованию с Ксаном и мной.
Это было первое утро моей новой жизни, последней жизни, которую я когда-либо собиралась
Несбыточная мечта, в которой я когда-то грезила стать любовницей Александра и обладательницей Перл Холла, осуществилась, и не благодаря чистой удаче или воле других, а благодаря моим смелым действиям и неустанному стремлению к своим целям.
Я это заслужила. Заработала все это.
У меня и у тех, кто мог бы не согласиться, никогда не возникло бы никаких сомнений в том, что я заслуживаю быть герцогиней Грейторн, женой великого Александра Дэвенпорта, владельца одного из самых обширных и красивых поместий в Англии.
Прохладная шелковистая грудь Александра была влажной под моей щекой, и я поняла, что плачу. Сладкие, очищающие слезы, которые я должна была выплакать на протяжении многих лет, но не позволяла себе, потому что боялась, что это покажет слабость, которую я никогда не смогу преодолеть. Я поняла, когда одна из слез проскользнула по выпуклой груди Ксана и пробежала по лабиринту его брюшной полости, пока не собралась в пупке, что слезы не были признаком слабой женщины.
Они были признаком женщины, которая не боялась своих сильных эмоций и была способна использовать эту силу для удовлетворения своих страстных амбиций.
Именно мой глубокий источник эмоциональности дал мне силы продолжать любить Александра, несмотря ни на что, дал мне небольшое отвлечение во времена пыток с Эшкрофтом и Ноэлем, защитил меня и вооружил для битвы. Я только что выиграла.
Лежа в постели с Александром, я не просто чувствовала себя умиротворенной, я чувствовала себя канонизированной. Никогда не было много людей, которые знали бы правдивую историю Александра и Козимы, не так, как все знали историю Аида и Персефоны, но мы оба знали правду.
Подобно богине весны, я решила вернуться в подземный мир не потому, что меня принудили, а потому, что во тьме и красоте этого дикого мира я обнаружила, что принадлежу ему больше, чем когда-либо — земле.
Александр пошевелился подо мной, его рука крепче обхватила меня за бедро, другая перекинулась, чтобы погладить мои волосы и поднять подбородок, так что мое лицо оказалось под его сонным взглядом.
Я чувствовала, как мое сердце замирает в горле, пока он изучал меня, его серые глаза, мягкие, как бархат, касались моей кожи, скользнули по краям моих скул, прошлись по линии роста волос и задержались на моих губах, как поцелуй.
— Доброе утро, жена, — поприветствовал он, его акцент истерся со сном, так что моя киска стала влажной.
Рука в моих волосах
— Доброе утро, муж, — сказала я, слегка задыхаясь.
Я извивалась у его здоровой ноги, стимулируя свою пробуждающуюся киску о грубую, жесткую кожу тела. Мой пульс подскочил, когда я увидела, как глаза Александра дымятся от тоски.
Его рука стиснула мое бедро, а затем расслабилась, когда он переместился и заложил руки за голову, мышцы его рук напряглись так, что у меня потекли слюнки.
На каждый свой дюйм он выглядел как ленивый лорд, когда приказал:
— Сегодня утром мне некогда бездельничать. Если ты действительно так отчаянно хочешь кончить, мышонок, тебе придется оседлать мою ногу. Мне нужно разобраться с электронной почтой, прежде чем я приму душ и уеду в Лондон.
Я надулас, хотя была особенно ненасытной с тех пор, как он вернулся из «мертвых». Первые две ночи после разгрома лабиринта мы провели в маленькой гостинице на Уэйли-Бридж, где нас допрашивала местная полиция и несколько приезжих сотрудников МИ-5, но каждую свободную минуту мы запутывались в мягких простынях.
Не было никаких сцен, никакого вопиющего поведения доминанта или сабмиссива, только естественное скручивание бедер и переплетение конечностей, когда мы воссоединялись самым фундаментальным способом, который знали.
Можно было бы легко обвинить в этом радость от предсмертного опыта или радость от победы над врагами, но все было гораздо проще.
Мы были в безопасности и были свободны. Заботы, которые годами отягощали наши мысли, испарились, и остались на своем месте, как кристаллизованная соль после отлива, — похоть и любовь.
Итак, мы потворствовали этому.
Мы так наслаждались, что моя киска все еще была опухшей, а кожа была пронизана красными пятнами и синяками, как весенние поля маков и цветущие колокольчики, взрывающиеся над британской сельской местностью.
Я не могла жаловаться, что у Александра не было времени меня трахнуть, хотя это, по сути, все, что он делал за последние три дня, но я все равно была расстроена.
— Пожалуйста, — выдохнула я, наклонив бедра и прижавшись к нему. — Если тебе придется отсутствовать весь день, мне нужно, чтобы ты был внутри меня еще раз.
Александр проигнорировал меня, наклонился, чтобы взять телефон с тумбочки, а затем схватил шелково-серую подушку, чтобы подпереть ее спиной, прежде чем устроиться поудобнее. Его глаза были устремлены в экран, лицо его было совершенно бесстрастным, когда он наконец сказал:
— Или кончай вот так, Topolina, или не кончай вообще.
Его незаинтересованность зажгла коробку спичек в моем паху, и, прежде чем я успела себя осудить, я начала кружиться, прижимаясь к нему. Царапание волосков его ног о мой клитор и сильный жар его мускулистого бедра, прижатого к моему влажному и цветущему влагалищу, в сочетании с его неустанной пассивностью заставили меня испытать оргазм прежде, чем я осознала это. Мой тихий крик пронзил воздух, когда я вздрогнула, прижавшись к нему, крепко обхватив руками его узкую талию, чтобы удержать меня на месте, пока я дергалась в спазме.